Блоги

Читать роман тяжело. Тяжело потому, что действие происходит в тяжелые времена нашей истории — во второй половине 40-х годов, в 1956 году, в начале перестройки

Один из главных героев романа Лев Норштейн — композитор, понятной национальности, потому понятны трагедии, которые ему пришлось пережить на закате сталинского правления. Доносы, предательство, аресты по ночам и компромиссы, компромиссы, компромиссы — всё это густо присутствует на страницах романа.

Автор выстроил сложную конструкцию своего произведения — действие перепрыгивает из одного времени в другое, переносит героев из одной географической точки в другую, возникают и пропадают персонажи, не успеешь всмотреться, кто перед тобой на странице книги, а его уже сменяет другой, и этот калейдоскоп завораживает, заставляет пристальнее вдуматься в происходящее, распутывать сложную вязь взаимоотношений между коллегами по ремеслу, между друзьями, между подругами, между мужчиной и женщиной, между поколениями. И над всеми распростёр мрачные крылья всевидящий и всезнающий Комитет государственной безопасности.

Тяжело от бурных семейных передряг, которые устраивают себе персонажи. Интеллигентные, вроде бы всё понимающие и тонко чувствующие люди вдруг позволяют себе резкие поступки, которые наносят родным и близким незаживающие долгие годы моральные раны.

В центре повествования Арсений Храповицкий, внук Льва Норштейна, он живёт в другое время, когда уже не практиковался ночной стук в дверь, но предательство, доносы, подлость, несправедливость общественного устройства остались. У Арсения трагическая судьба. Талантливый, а может, и гениальный пианист, но нелепая, дурацкая случайность — на руку упала крышка рояля — сломала не только палец музыканту, но и его карьеру. Даже не так. Арсений восстановил и даже превзошёл свой уровень исполнительского мастерства, но на публике не мог играть — страх сковывает его члены, едва он ступает на сцену. Он не заканчивает консерваторию, попадает в армию. И хотя благодаря хлопотам отца служит он в музыкальном взводе, но казарма есть казарма, и царящие там порядки, прямо скажем, мало располагают к творчеству. Но Арсений выжил, даже приобрёл друзей. После демобилизации стал концертмейстером — фигура важная на сцене концертного зала, но второстепенная — своим положением аккомпаниатора он обречён вечно находиться в тени.

Уже из названия романа ясно, что сфера нашего общества, в которой живут и страдают действующие лица — музыка. Сфера для большинства из нас мало знакомая, а в ней хлещут такие же страсти, как и в любой другой. На страницах романа появляются музыканты, среди которых наряду с персонажами, созданными воображением писателя, имена знаменитые — Тихон Хренников, Дмитрий Шостакович, Рудольф Барщай, Святослав Рихтер, Генрих Нейгауз, Эдисон Денисов… Шостакович заметил и отметил талант Арсения. Всё это придаёт роману почти документальную достоверность.

Источник

Идея создания этой книги представляется так: зоолог, накопивший за долгую жизнь множество примеров социальной жизни животных, чувствующий огромную, нежную любовь к болотистой земле, на которой вырос, захотел поделиться этими сокровищами с людьми. Глубокие научные наблюдения и подробные, как профессиональная ботаническая акварель, описания болот побережья Северной Каролины подобны стопке иллюстраций к роману, которого нет. И вот исследователь берет на себя роль литератора, придумывает простой сюжет — одиночество и любовный треугольник, — и книга готова. Местами схематичная, со странными сравнениями и неловкими попытками описать мысли ребенка.

Радость переполнила сердце. Это все равно что залить полный бак или увидеть перламутровый закат в полнеба. Киа застыла, гадая, что все это значит. Она видела, как у птиц самцы обхаживают самочек, приносят им подарки. Но ей-то пока рано вить гнездо. На дне картонки лежала записка. Киа развернула ее — почерк четкий, даже ребенок разберет. Киа умела предсказывать приливы и отливы, могла найти путь домой по звездам, знала наперечет все перья у орла, но читать в свои четырнадцать не умела.

Читать роман легко: ничего сложного ни в слоге, ни в идее нет. Перепархивать, как птица, от картинки к картинке, от заводи к пляжу, от раковины к травинке, от детства девочки Киа через этапы взросления к ее старости. Или медленно плыть на лодке с персонажами, разглядывая лианы зеленого тоннеля, блуждая в лабиринтах болота. Но когда дело касается сюжета, человеческих поступков, диалогов и даже просто описания людей, становится немного неловко и скучно. И детективная составляющая не спасает ситуацию. Не зря главная героиня романа Киа (она же Болотная Девчонка), когда становится взрослой, издает свои книги практически без текста — ведь она только изыскатель, любитель природы, художник. У нее хватило скромности ограничиться одними иллюстрациями.

К концу августа Киа зажила по-прежнему — ходила на лодке, рисовала, искала трофеи. <…> Коллекция пополнялась, методично классифицировалась по отрядам, родам и видам, по возрасту согласно состоянию костей, по длине перьев вплоть до миллиметра, по тончайшим оттенкам зелени. И возник чудный сплав науки и искусства, бравших друг у друга лучшее — краски, свет, разнообразие, саму жизнь; крупицы знаний и красоты сливались воедино, превращая хижину в шедевр. Здесь ее мир. Все это — ее спутники с рождения, а она — плодоносящее древо, хранительница чудес.

Болотная Девчонка — это образ, волнующий зоолога Делию Оуэнс с давних пор. Во-первых, в нем много автобиографичного: из послесловия мы узнаём, что сама Делия с детства гуляла в одиночестве по густым дубовым рощам, «там, где раки поют», и не боялась даже самых опасных животных, и эта очарованность «красотой приморских болот, с их растительным и животным изобилием» определила в дальнейшем ее профессию.

Во-вторых, героиня — одиночка, не сумевшая социализироваться. С зоологической точки зрения — самка-аутсайдер, предмет многолетнего исследования автора, которая специализируется на изучении женских сообществ. Девочку покинули родители, братья и сестры (разбрелись кто куда в поисках счастья или покоя), и она страстно мечтает не столько о семье, сколько о подругах, завидуя стайкам девчонок, приходящих на пляж. Киа вспоминает, как мама учила ее и сестер во время какой-то маленькой аварии:

«Застрять-то мы застряли, ну и что с того? Обратили все в шутку, нашли повод для смеха. На то и нужны сестры и подруги, чтоб друг за дружку держаться, даже в болоте — в болоте тем более!»

Но Киа не нашла подруг и не стала учиться в школе, однако причина этого очень неубедительная — насмешка ровесниц над ее одеждой. Девочка, которая мужественно переносит одиночество, голод и холод в своей хижине на болоте, которая научилась заводить моторную лодку, добывать еду и не бояться хищников, вдруг пасует перед хихикающими тинейджерами. А ведь у нее были братья и сестры, она имела навыки общения с детьми, понятие о соперничестве. И главное — был драчливый пьяница-отец, которого она ничуть не боялась, умела ради выживания сосуществовать с ним. А девчонок испугалась. В школу она больше не вернулась, предпочитая прятаться от социальных служб по кустам.

Большую часть жизни Болотная Девчонка действительно проводит в уединении. Но назвать ее несчастной язык не поворачивается — как бы автор ни рисовала нам вечное ожидание кого-то на берегу. Она живет так, как в романтических грезах представляют себе подростки: одна на много километров, лишь друзья-птицы, которые слетаются, стоит только позвать их специальным криком. Есть своя лодка и крыша над головой, есть и взрослые товарищи, снабжающие ее одеждой, книгами и едой. В конце концов Киа становится знаменитостью, оформляет все эти земли в свою собственность. Кажется, что книга не о простом одиночестве, а о высокомерии и нежелании общаться. Об осознанном одиночестве — пусть в болоте, зато в своем собственном.

Когда Киа стала признанным специалистом по животным и растениям родного болота, присоединяться к научному сообществу она тоже наотрез отказалась, хотя ее друг и рисовал уже в своем воображении милую картинку:

Он представил Киа в экспедиции, среди ученых, — наверняка держалась бы особняком, зато первой замечала бы и определяла птиц. Робко, вполголоса перечислила бы все виды растений, из которых сплетено каждое гнездо, определила бы по цвету концевых перьев, сколько дней самочке-слетку. Жемчужины, которых не встретишь ни в одном справочнике, неизвестные даже маститым экологам. Мелочи, что составляют основу жизни. Самое главное.

Внимание к мелочам природы — это главные жемчужины романа Делии Оуэнс. Ученый, влюбленный в природу, гораздо сильнее литератора, ведь у него в руках сама жизнь, понимание ее красоты и законов. Автору удалось обратить внимание на уникальность неброских, не открыточных земель, куда не стремятся туристы. Болотистые местности Грейт-Дисмал, о которых идет речь в книге, только в XX веке стали заповедными, а до этих пор человек пытался извлечь из них выгоду, осушая их и вырубая деревья. Отрадно, что ценность этих болот осознали в романе не только издатели книг Киа и биологи, но и сами жители прибрежных городов. Жизненным получилось и противопоставление двух типов ученых: теоретика, который изучает законы «двойной спирали ДНК, будто взбирается по винтовой лестнице, виток за витком, под сияющие своды собора», и практика-натуралиста, который на коленях открывает в грязи новые виды моллюсков и трав.

В конце концов, ощущение счастья, свободы и осознание собственной правоты остается за вторым ученым.

Источник

Ричард Морган, автор того самого «Видоизмененного углерода», в начале 2000-х радикально расширившего представления о киберпанке, попробовал осовременить и жанр фэнтези. Британский сочинитель создал трилогию «Страна, достойная своих героев» о параллельном Средневековье. Главным героем этого сеттинга стал воин, оказавшийся изгнанником из-за мужеложства. Вступив в отношения любви-ненависти с демоном, богатырь-изгой не только вернул себе доброе имя, но и вынудил иных гомофобов пересмотреть свои взгляды на любовь.

В «Стальных останках», первой части трилогии, гуманистический запал автора быстро тонет в мельтешении батальных сцен, более уместных в пикселях, нежели в словах, а детальность в изображении сексуального, пожалуй, способна дезориентировать консервативного читателя — после этой книги уже трудно не видеть в мече фаллический символ.

Брутальный роман, вышедший на английском в 2008 году, неплохо очертил новые возможности жанра, а его русская судьба примечательным образом обозначила поворотные точки современного литературного процесса в России.

Заключительную часть трилогии Ричард Морган выпустил в 2014-м, в год, когда гомосексуальность как тема была в России на пике своей токсичности, делая дальнейшие переводы саги о героическом гее едва ли возможными. Теперь же, судя по планам российских издателей, у истории о приключениях Рингила, его меча и члена, есть неплохие шансы быть рассказанными до конца. На вопрос «что делать издателям в стране, где действует закон о гей-пропаганде», теперь все очевидней напрашивается ответ: издавать квир-книги и далее, просто не забывая лепить на обложку значок «18+». Своего читателя такая книга все равно найдет.

«...как он предполагал, никто не затевает охоту на извращенцев, когда намеченная жертва имеет репутацию человека, который превращает опытных фехтовальщиков в мертвечину быстрее, чем падает дуэльная перчатка. „Слава, — накарябал Рингил, — все-таки приносит некоторую пользу".

Меч над камином был заключительным штрихом...»

Источник

Джон Константин — сравнительно молодой супергерой для вселенной DC. Впервые он появился на страницах серии Алана Мура «Болотная тварь» в 1985 году как второстепенный персонаж — если верить устоявшейся версии, просто потому, что художникам-меломанам захотелось нарисовать кого-то похожего на Стинга, только-только покинувшего группу The Police ради сольной карьеры. Однако за следующие три года он перерос роль наставника Болотной твари и уже в 1988-м получил собственную линейку комиксов. Константин — нетипичный герой: маг из «серых воротничков», оккультный детектив из пролетарской среды, изгой и пария среди волшебников-аристократов.

Разумеется, Алан Мур сделал своего персонажа выходцем из рабочих кварталов не только для того, чтобы тот, как пишет в предисловии Игорь Кислицын, «органично смотрелся на улицах большого города». Комиксы Мура, даже самые невинные и дурашливые, всегда имеют четко выраженный социальный подтекст. Нам (как, впрочем, и американским читателям) сложно это понять, но в 1980-х принадлежность к определенному классу, несмотря на отмену сословных привилегий и декларируемое равноправие, по-прежнему многое значила для англичан. Исторически сложилось так, что большинство британских магов и астрологов — и реальных, и литературных — принадлежит к аристократии, в крайнем случае — к консервативному среднему классу, вполне комфортно чувствовавшему себя при правлении Маргарет Тэтчер. Что, разумеется, невероятно бесило убежденного анархиста Мура, родившегося в Нортгемптоне — одном из беднейших районов Соединенного Королевства. Да и большинство читателей комиксов, рискну предположить, были от этого не в восторге.

Джон Константин — полный антипод преуспевающих, одетых с иголочки магов на дорогих машинах, с безупречными манерами и Кембриджем в анамнезе. Резкий, харизматичный самоучка в изжеванном плаще-тренче и с вечной сигаретой в зубах, пересыпающий свою речь веселым матерком, Джон — «такой же, как мы», парень из соседнего квартала, соль земли, дитя улицы, неперебесившийся панк. Этого, кстати, так и не понял Фрэнсис Лоуренс, режиссер фильма «Константин: Повелитель тьмы» (2005), главную роль в котором сыграл Киану Ривз: американскому Константину не хватает брутальности, куда органичней в такой роли выглядел бы, например, Микки Рурк. Но это так, реплика в сторону — фильм настолько далек от канона, что фанаты DC никогда не рассматривали его всерьез.

Что же до комиксов, то как эпизодический герой Константин с самого начала пользовался особой популярностью у авторов «британской волны», вовлеченных в американскую индустрию в 1980-х. Он появляется, например, у Гранта Моррисона и Уоррена Эллиса, играет важную роль в монументальном «Сэндмене» и особенно в «Книгах магии» Нила Геймана. Гарт Эннис — второй сценарист, который вел персональную линейку этого персонажа: он рассказывал историю Константина с 1991 по 1994 год, а потом ненадолго вернулся в 1998-м. Почему «Азбука» выбрала для первого близкого знакомства с Джоном именно эту книгу, а не работы Джейми Делано (1988–1991) или классическую «Болотную тварь» Мура, знает только ветер. Игорь Кислицын отмечает, что в комиксах Делано слишком мало магии и слишком много социального пафоса — ну так и у Гарта Энниса его хватает. В новом воплощении Константин несет по кочкам британского премьера Джона Мейджора, «выкормыша Тэтчер», кроет почем зря аристократию, неонацистский Национальный фронт, всех, кто попадается под руку — и, мягко говоря, за словом в карман не лезет.

Рискну предположить, что причина скорее в узнаваемости фабулы: как и в фильме Фрэнсиса Лоуренса, почти половина «Опасных привычек» посвящена борьбе главного героя с раком легких. Узнав от врача неутешительный диагноз, Джон обращается за помощью к старым друзьям, стравливает демонов и ангелов и в итоге находит спасение, поставив на кон свою бессмертную душу и будущее человечества. Развязка, впрочем, сильно отличается от финала «Повелителя тьмы», так что киноманы могут не опасаться спойлеров. В остальных главах Константин нежится в объятиях новой подруги, ведет познавательные беседы с древними духами, в очередной раз обводит вокруг пальца владыку Ада (не путать с Люцифером-Деницей, у того теперь ресторанный бизнес в Лос-Анджелесе, падшие души его уже не интересуют) и вспоминает, как много лет назад невольно перешел дорожку небесному воинству. Между делом он даже за пару часов раскрывает оккультное преступление — правда, находит клиента не в своем офисе, а случайно, во время рядовой поездки на лондонском метро.

Как ни удивительно, в этом довольно бессвязном повествовании Гарт Эннис умудряется раскрыть характер героя — по крайней мере, выделить основные его черты. Вся жизнь Константина — затянувшийся подростковый бунт, густо замешанный на юношеском максимализме и комплексе вины. Джон вечно бросает вызов: церкви и правительству, ангелам и демонам, аду и раю. Мы, смертные, можем обойтись сами по себе, без их контроля, без их снобизма, без их милости, твердит главный герой. Последние часы своей жизни умирающий от рака Константин тратит на то, чтобы добраться до Кентерберийского собора и, задрав голову к облакам, мысленно высказать все, что думает о небесах.

Джон кидается из крайности в крайность как нестабильный подросток: он то ест себя поедом, винит в многочисленных грехах, реальных и вымышленных, то с безрассудством берсерка бросается на тварей, которые могут раздавить его одним щелчком пальцев — и в итоге, как правило, побеждает. При этом он восстает не против социальной несправедливости вслед за персонажами Алана Мура, а против вселенской несправедливости как таковой. Настоящий рай для Конастантина — не небеса, где праведники играют на лютнях, а добрые друзья, бухлишко в изобилии, хороший рок-н-ролл в мощных динамиках, а главное — никакой ответственности за судьбы мира, никакого чувства вины за ошибки прошлого. Но прожить так до конца дней ему не суждено: стоит Джону почувствовать новый вызов, как рациональная часть сознания отключается — и тьма, полная чудовищ, снова затягивает его с головой.

«Опасные привычки» — далеко не самый сложный и многослойный комикс, изданный «Азбукой» за последние годы. Гарт Эннис — честный трудяга, добросовестный исполнитель, но ни разу не экспериментатор, не новатор, не нарушитель жанровых конвенций. Иными словами, не Нил Гейман, не Фрэнк Миллер и уж тем более не Алан Мур. Не стоит искать в этой книге каких-то философских глубин или сложных аллюзий — ну, кроме неизбежных отсылок ко вселенной DC и к англо-американской рок-музыке 1980-х, которые подробно разобраны в примечаниях все того же Игоря Кислицына.

Впрочем, для первого свидания с Константином сойдет.

Всё лучше, чем милашка Киану Ривз из «Повелителя тьмы».

Источник

В середине января на прилавках российских книжных магазинах появилась новая книга Марины и Сергея Дяченко, тандема известнейших русскоязычных фантастов, которые ныне живут в США. В сборник «Ведьмин зов» вошел уже издававшийся ранее роман «Ведьмин век», причем в новой авторской редакции, и его продолжение, действие которого разворачивается спустя несколько десятков лет. Воспользовавшись поводом, мы задали прославленному дуэту несколько вопросов.

Ваша последняя книга — это продолжение романа «Ведьмин век». Откуда взялось желание его продолжить более чем 20 лет спустя? И почему для нового издания обоих романов под одной обложкой вы внесли некоторые изменения и в сам «Ведьмин век»?

Идея вернуться в мир «Ведьминого века» приходила к нам много раз, так что, можно сказать, мы сделали то, чего давно хотели. Действие «Ведьминого зова» начинается через тридцать лет после финала «Ведьминого века». Мир инквизиторов и ведьм изменился, но мир авторов изменился тоже, причем драматическим образом. Нам кажется, что эти два текста, поставленные рядом, создают интересный эффект течения времени — в реальном и вымышленном мире.

В «Ведьмином зове» мы конкретнее и точнее увидели некоторые детали мироустройства — и привели текст «Ведьминого века» в соответствие с ними. Мы сократили некоторые фрагменты, показавшиеся нам необязательными, и прояснили некоторые диалоги, показавшиеся, наоборот, слишком туманными. Никогда раньше мы не возвращались к нашим текстам спустя десятилетия, для нас это уникальный опыт.

Планируете ли вы писать продолжения других ваших романов (например, «Магам можно всё», «Долина совести», «Скрут», «Армагед-дом»)? Как бы вы отнеслись к попыткам других писателей их продолжить?

Нет, мы пока ничего не планируем, но ни от чего не зарекаемся. Что касается попыток других писателей продолжить наши книги — если речь о текстах «по мотивам» или даже прямых фанфиках, то для нас как авторов это лестно, мы совершенно не против и благодарны всем, кого наши истории вдохновляют написать что-то свое. Если речь о гипотетических длинных сериалах с нашим участием — это отдельный разговор, тут надо семь раз отмерить.

Несколько лет — с 2012 по 2018 год — вы вообще не писали художественной прозы. Почему? Чем вы занимались в этот период?

Мы писали сценарии. Это был прекрасный, восхитительный и чудовищный опыт, иногда очень травматичный. Мы не собираемся оставлять сценарную работу совсем, но планируем вернуться к повестям и романам. И, собственно, потихоньку так и делаем. Очень многое зависит от судьбы наших книг в Америке и других странах.

А чем работа над сценариями отличается от написания книг, на ваш взгляд? Повлияла ли сценаристика на вас как на писателей? И, наоборот, помог ли вам (или помешал) в этой работе писательский опыт?

Работа над сценарием хороша тем, что дает возможность взаимодействовать с талантливыми людьми и чувствовать прелесть совместного творчества. Но сценарий, в отличие от романа, в результате от своего автора полностью отчуждается, растворяется в других людях и обстоятельствах, и то, что получается на выходе, автор не всегда узнает. Не все сценарии доходят до экрана в силу финансовых и других факторов, от нас не зависящих. В Голливуде, насколько нам известно, все больше сценаристов приходят к идее продюсирования своих сценариев, но продюсер — совсем другая специальность.

Сценаристика на нас, безусловно, повлияла, мы четко знаем, где она нас подтянула и где покалечила, и как быть дальше с этим опытом, нам тоже вполне понятно. Другое дело, что кроме сценаристики в мире есть множество вещей и событий, которые влияют на нас как на людей и как на авторов, и годы, отданные сценариям, — только одно из обстоятельств.

Вашими героями часто становятся подростки и молодые люди, да и среди ваших читателей таких немало, не говоря уже о тех, кто был подростком в девяностые и вырос на ваших книгах. Чем вам интересны такие герои? И что, на ваш взгляд, подросток может вынести из ваших произведений?

Как это ни банально, нам интересно искать подростков в себе — и напрямую вспоминая те годы, и моделируя себя-юного, как если бы он или она жили сегодня. Отрочество — время самого быстрого роста и самых больших возможностей, искушений, опасностей, у подростков полно энергии и очень мало опыта, поэтому про них так интересно писать — нам интересно, во всяком случае.

А какой, по-вашему, вообще должна быть литература для подростков?

Нам кажется, что хорошая подростковая книга должна быть интересна и взрослым — как «Гарри Поттер», например. С другой стороны, подросткам тоже хочется читать «как для взрослых», не зря масса классической подростковой литературы была в свое время написана совсем не для детей — как «Три мушкетера» или «Война миров». В идеале, конечно, и подросток, и взрослый должны вычитывать в книге что-то свое, с каждым новым прочтением — по мере взросления — открывая для себя новый смысл.

Отдельно, на наш взгляд, стоят книги о современных подростках — остросоциальные, почти документальные, местами некомфортные. Но, чтобы такое писать, надо быть глубоко в теме именно сегодняшних подростковых проблем.

В романе «Луч» — первом, вышедшем после долгого перерыва, — заметно влияние классической советской (и не только) фантастики той эпохи, когда все человечество мечтало о полетах к звездам. Откуда взялась эта ностальгия и почему она проявилась в вашем творчестве именно сейчас?

Возможно, потому, что современный нам мир не предлагает ни надежды, ни света в конце тоннеля.

Как вы считаете, каким будет ближайшее будущее человечества, — как фантасты и как жители планеты Земля?

Оно будет совершенно не таким, как предсказывают. Мы можем развлекаться, моделируя будущее, но реальность непременно сломает все модели.

Как рождаются ваши книги? Как появляются идеи, как вы находите средства для их воплощения? Как вы решаете, будет ли новая книга фэнтези, научной фантастикой или чем-то еще?

По прошествии многих лет мы спокойно можем признаться: мы в этом смысле полагаемся только на интуицию. Мы видим картинку, которая приходит из ниоткуда, в этой картинке живут люди, которых мы постепенно узнаем, нам нравится о них думать и описывать то, что с ними происходит. Разумеется, без сознательной авторской работы мы не обходимся, но первый импульс — обязательно интуитивный.

Как сейчас выглядит ваша повседневная жизнь в Лос-Анджелесе? Как проходит обычный будничный день писателей и сценаристов Дяченко?

Мы живем очень тихо, замкнуто, на берегу океана, в парке. Почти никогда не выбираемся «в город», проводим время за работой — иногда работаем очень интенсивно, по многу часов без выходных, иногда чуть поменьше, давая себе время на прогулки, плаванье, велосипед, какую-то иллюзию спорта. Общаемся с людьми в основном по почте и по Скайпу, ну и встречаемся с друзьями иногда. Больше тусуемся с пеликанами и морскими львами. Напротив балкона поселилась белка. Их тут много. Одна наворовала у соседей «снега» из рождественских украшений, свила гнездо, ослепительно-белое, и там поселилась. Мы ее подкармливаем, хотя еды для белок тут и так полно. Может, еще и бельчата будут.

С кем из коллег по ремеслу вы сейчас общаетесь? Следите ли за тем, что происходит в российской и мировой фантастике? Есть ли новые книги, которые вас зацепили? А новые фильмы и сериалы?

Мы почти не общаемся с коллегами, хотя, разумеется, ценим их и по-прежнему считаем своими друзьями. Кое с кем переписываемся в Сети. Читаем сейчас не очень много, больше смотрим, но стараемся следить за новинками и тенденциями (спасибо литературным обозревателям и критикам). В прошлые несколько лет для нас оказались особенно важными «Остров Сахалин» Эдуарда Веркина и «Погребенный великан» Кадзуо Исигуро. Разумеется, ни «Игра престолов», ни «Чернобыль», ни «Ведьмак» мимо нас не прошли (равно как и «Паразиты» или «Джокер» из Оскаровских номинантов). Все большего внимания требуют видеоигры, они становятся отдельным видом искусства — такие, как «Ведьмак» или Assassin's Creed Odyssey. Мы мечтаем увидеть в виде игры наш роман «Медный король», у нас есть идеи по этому поводу.

Наступило ли для Марины и Сергея Дяченко «время учеников»? Есть ли сейчас молодые писатели, которые учатся у вас и пишут под вашим влиянием?

Такие авторы есть, мы их ценим, нам очень лестно, что они считают себя нашими учениками, но мы уверены, что учиться писать книги можно только у книг. То есть учителями могут быть не люди, а книги. Ну, нам так представляется.

Ну и последний вопрос — над какими проектами вы работаете сейчас? Если не секрет, конечно.

Мы работаем над сценарием фильма, исторического, очень рассчитываем на эту работу, но подробностей пока открывать не можем. И думаем о новых романах.

Предыдущий роман Марины и Сергея Дяченко «Луч», с которым они вернулись в фантастическую литературу после длительного перерыва, «Мир фантастики» признал лучшей отечественной книгой 2019 года. Поздравляем и надеемся, что замечательные писатели порадуют нас еще многими достойными произведениями.

Источник

Ничто не предвещало того, что одиннадцатилетний Мёрф когда-нибудь станет героем, да и сам он не мечтал о лаврах Супермена и Бэтмена. Жил себе как обычный (пожалуй, даже слишком послушный и спокойный для своего возраста) мальчик, который не то что не ходит на каратэ или дзюдо — лишний раз носа на улицу не высунет. А какой смысл блуждать по городу, если у тебя нет ни одного приятеля? Мёрф и рад бы с кем-нибудь подружиться, только вот его мама из-за работы постоянно переезжает, и каждый год бедолаге приходится идти в новую школу. Так что после четвёртого переселения мальчишка отчаивается найти единомышленников: если те и появятся, то ненадолго. Другие факторы тоже не добавляют оптимизма: старший брат Энди вечно отпускает в адрес Мёрфа дурацкие шутки, а коттедж, арендованный мамой, выглядит как самый унылый дом на свете.

Однако в один прекрасный день всё меняется — главного героя отдают в новую школу, и тот быстро понимает, что это не обычное учебное заведение. Все ученики и педагоги имеют какую-нибудь суперспособность: летать, управлять громом и молниями, бегать со скоростью света, выводить из строя технику и далее по списку; есть даже старшеклассник, который может заставить свои зубы кричать (да-да, именно так). И всё бы хорошо, но Мёрф понимает, что попал в эту школу по ошибке: у него-то никаких паранормальных талантов нет и в помине. А может, быть верным другом, не отчаиваться в сложных ситуациях и смело смотреть в лицо опасности — тоже талант?
Сюжет «Обычного ребёнка» местами слишком уж похож на ещё одну недавнюю публикацию о детях-супергероях — трилогию Майи Г. Леонард «Фабр» (2016—2018 гг.). По крайней мере, и там и там горстка детей борется с получеловеком-насекомым, стоящим во главе корпорации, разрабатывающей летающих боевых роботов. Однако упрекать автора в плагиате не стоит. Работая над «Обычным ребёнком», Грег Джеймс осознавал, что ничего кардинально нового о спасении мира уже не напишешь, — и сделал «неоригинальность» своей фишкой, напичкав книгу отсылками к культовым фильмам и остроумно обыграв всевозможные штампы. Так что вместо очередной проходной саги получилась оригинальная, да ещё и богато иллюстрированная история, полная заигрываний с читателем, а также небанальных и непошлых шуток, которая будет интересна и детям, и взрослым (некоторые главы даже особым образом «адаптированы» для чтения вслух: Джеймс указал, каким тоном стоит читать ту или иную фразу).

Источник

Майе восемнадцать, и когда-то она была балованной принцессой: король государства под названием Коморос души не чаял в единственной дочери и даже позволял ей учиться чтению и письму, а также колдовству, хотя для местных женщин всё это — едва ли не преступление. До тринадцати лет умница и красавица Майя знай себе ходила на занятия к многомудрому канцлеру Валравену, играла со сверстниками и втайне вздыхала, понимая, что скоро её ждет брак по расчёту. Вот только все эти годы король надеялся, что супруга произведёт на свет ещё и наследника, — но, увы, дети один за другим рождались мёртвыми. Откуда было Майе знать, что её любимый отец ожесточится и решит любой ценой развестись, хотя их с королевой и связывает нерушимый обет?

Так нежданно-негаданно главная героиня из папиной дочки превратилась в изгнанницу. В результате политических интриг король велел казнить канцлера Валравена, а Майе запретил когда-либо выходить замуж — и сначала сослал в другой город, а затем и вовсе приставил к девушке нескольких солдат и отправил на поиски полулегендарного аббатства. Якобы там находится некое магическое средство, которое поможет королю решить все проблемы, в первую очередь — одолеть воинственного короля Дагомеи, который некогда считался женихом Майи. Сможет ли девушка добраться до аббатства и помочь отцу, а главное — захочет ли, особенно после того, как в её голове поселится таинственный голос?

Джефф Уилер — полная противоположность Кристофера Паолини, который взялся за перо в пятнадцать лет — и сразу написал прославленного «Эрагона». Уилер же, прежде чем посвятить жизнь литературе, 22 года проработал в компании Intel, вырастил пятерых детей и лишь иногда давал волю своему увлечению фантастикой (выпускал вместе с друзьями фанатский журнал, куда мог прислать рукописи любой желающий). Сейчас автор саги о блудной принцессе Майе в США довольно-таки известен, а некоторые фанаты даже сравнивают его книги с произведениями Толкина и Дж. Мартина. Похвалы эти сильно преувеличены: «Изгнанница Муирвуда» — роман с элементами young adult и почти всеми типичными атрибутами фэнтези «под Средневековье». Здесь есть проклятые земли, смертельные ловушки и вещие сны, мрачные религиозные культы и злобные духи, политические интриги и тайные свидания. Чего в книге нет, так это уникальных авторских находок — но и существенных изъянов в произведении тоже не найти. «Изгнанница Муирвуда» — крепко сбитый роман с проработанным миром и скучноватыми, но всё-таки вызывающими сочувствие героями. Так что если вам кажется, что вы перечитали все фэнтези-саги на свете, — вот вам ещё одна в коллекцию.

Источник

Как учитель географии стал известным на весь мир автором детективов и продал больше миллиона романов

Слава пришла к Мишелю Бюсси, преподавателю географии в университете Руана, когда он возродил Арсена Люпена в год столетнего юбилея легендарного джентльмена-грабителя. После этого каждая следующая книга писателя имеет успех, а сам он входит в тройку самых популярных авторов детективов во Франции: совокупный тираж его книг превысил миллион. Отличительная черта его романов — психологизм. «Время — убийца», «И все-таки она красавица», «Пока ты не спишь» — героев всех этих книг объединяет тайна прошлого, некоторое из ряда вон выходящее происшествие, перевернувшее их жизнь. Рано или поздно каждому их них предстоит вернуться назад, чтобы понять, что же с ним произошло. С Мишелем Бюсси встретилась обозреватель Наталья Кочеткова.

Что такое детективный канон в эпоху глобализации? С вашей точки зрения, разделение на национальные типы детективов сейчас еще актуально? И что тогда такое французский детектив?

Мишель Бюсси: Да, я думаю, что это до сих пор сохранилось. Во всяком случае, разница между скандинавским детективом и французским детективом точно есть даже сейчас. У писателей, которых переводят и издают за границей, многое связано со страной их происхождения. Во Франции, наверное, до сих пор популярен жанр триллера, то есть такие романы, которые пишут Жан-Кристоф Гранже или Франк Тилье. И если вы сравните их с американскими триллерами, вы увидите, что они другие. В них больше лирического, иногда даже больше фантастического.

Я не знаю, известны ли в России Фред Варгас и Пьер Леметр...

Разумеется!

Так вот их книги более романтические и более юмористические, чем триллеры других стран. Мне кажется, они пишут как раз типичные французские романы этого жанра. В их текстах французская нотка слышнее всего.

Вы ставите Леметра в один ряд с Гранже и Тилье? Мне кажется, они довольно разные.

До того, как Леметр получил Гонкуровскую премию за роман «До свидания там, наверху», он написал много детективов. И даже если мы возьмем его гонкуровский роман, мы увидим, что в нем есть отрицательные персонажи, положительные и та динамика, которая обычно бывает в детективных романах.

Я когда-то разговаривала с Франком Тилье, который буквально сидел там же, где вы сейчас, и сравнила его романы с романами Гранже. Он ответил: «Да, мы очень похожи, вообще-то я учился на его романах. Поэтому когда вы говорите, что мои романы похожи на его, для меня это комплимент». У вас есть такой автор, которому вы подражали, когда писали свои первые вещи?

Не буду оригинальным — я тоже очень ценю Жан-Кристофа Гранже. Когда я его впервые прочел, я сказал: «Ого! Французы-то тоже умеют писать детективы!». Знаете, долго бытовало мнение, что французы не умеют играть рок-н-ролл, но потом появились группы, которые отлично умеют это делать. Так что есть и французские писатели, которые пишут прекрасные триллеры.

А еще на меня сильно повлияли комиксы, французские и бельгийские. Меня привлекла композиция этих историй, их драматургия. Они похожи на маленькие сценарии. В 1970-1980-х я заинтересовался комиксами и стал много их читать, и тогда они производили на меня даже большее впечатление, чем фильмы. Что касается детективов, полицейского романа — то, что я читал в то время, мне не очень нравилось. Потому что по сути это были нуарные романы с одними и теми же персонажами: комиссары, бандиты, мафиози, истории сведения счетов. Для меня они были слишком мрачными. А в комиксах, про которые я говорю, была возможность изменить реальность, уйти в воображаемые миры. Все это было и проще, и неожиданнее, и интереснее.

В ваших романах еще психология играет не последнюю роль.

Почему для меня важны психологические истории моих персонажей: я показываю, как они реагируют на то, что с ними происходит. Я сразу беру на себя роль господа бога — знаю, как дальше сложится их жизнь: этот влюбится, этот погибнет и прочее. Истории моих персонажей мне понятны и известны заранее. Это решаю я, а не мой персонаж.

При этом хочется, чтобы персонажи были ближе, симпатичнее читателю, и тут психологический аспект, наверное, помогает. Если у меня какой-то персонаж должен погибнуть, я сам решаю, будет ли читатель сожалеть о нем или радоваться его гибели. Для этого я немного утрирую его положительные и отрицательные черты. И некоторые психологические приемы позволяют мне провоцировать реакцию читателей. В этом смысле мои персонажи — жертвы моей фантазии.

Так бывает, что не только роман, но и отдельный рассказ может стать популярным. Один из ваших рассказов из сборника «Помнишь ли ты Анаис?» вызвал споры в русскоязычных соцсетях. Одни читатели полюбили рассказ «Помнишь ли ты Анаис?», который и дал название сборнику, другие — ироничный рассказ «Нормандский шкаф» и сочли, что лучше было бы назвать сборник так. Почему вы выбрали все же «Помнишь ли ты Анаис?»

По формальной причине. «Помнишь ли ты Анаис?» — самый длинный рассказ в этом сборнике, почти маленький роман. Поэтому он дал название сборнику. Кстати, мне очень приятно, что российский издатель заметил появление этого сборника рассказов между двумя большими романами и выпустил его тоже. Не все иностранные издатели интересуются сборниками рассказов. Тем не менее я продолжаю писать рассказы, они выходят по разным поводам.

Не стану скрывать, что мне тоже нравится больше рассказ «Нормандский шкаф», в котором пожилая пара думает, что в шкафу в их комнате спрятан труп жены хозяина, а это оказывается уловкой владельцев дома. В нем есть провокация, литературная игра, разрушение формы детектива.

Мне интересно исследовать границы жанра, показывать, как страх может превратиться в абсурд. Например, сейчас выходит много историй про серийных убийц. И меня это чуть-чуть подбешивает, потому что книг про них масса, а в реальной жизни их, к счастью, нечасто можно встретить. И наверное, мне было бы интересно написать рассказ или роман про серийного убийцу, который, скажем, убивает всех по формальному принципу. Например, всех, кто носит черное платье или ест шоколад. Вначале читатель будет напряжен, станет следить за сюжетом, а потом продолжение в абсурдистско-комическом ключе станет для него ушатом холодной воды.

Что мне нравится в этом жанре, так это то, что он служит развитию отношений между читателем и писателем. Писатель может врать, может манипулировать, и читатель это знает. Есть несколько уровней чтения. Скажем, персонаж что-то говорит — и читатель воспринимает это так, как оно есть. Но при этом он не забывает, что писатель вкладывает в своих персонажей эти реплики. За ними есть кукловод. Мне именно это интересно, потому что тут возникает момент сообщничества между читателем и писателем.

Мне кажется, Агата Кристи была одной из первых, кто внес этот момент игры в произведение. С тех пор читатель знает, что с ним играют, его провоцируют.

Москва может стать местом действия вашего следующего романа?

Я люблю в своих книгах рассказывать о тех местах, которые знаю, где я уже был. В одной из своих последних книг я говорю о Монреале, куда я ездил на книжный салон, и о Сан-Диего, где я тоже был по профессиональным нуждам. Потом я описал эти места в своих текстах. И я уверен, что в один прекрасный день Москва и Санкт-Петербург появятся в моих романах.

Источник

Один из основных сюжетов литературы прошлого века — умирание Европы. Авторы разных пристрастий и воззрений с завидной регулярностью обращались к нему, то сочувственно, то критически вспоминая одно и то же: престарелая аристократия, увядающая роскошь, попытка отгородиться от современности во всех изводах — за примерами далеко ходить не надо, возьмите любую книгу с полки, от Пруста, до, не знаю, Роб-Грийе. К этому же сюжету обращается и вышедший в 1942 году роман венгерского прозаика Шандора Мараи «Свечи сгорают дотла» — пышный, вязкий, полный декаданса. Если бы его нельзя было прочитать за один длинный вечер, он, скорее всего, надоел бы к концу, но компактность очень идет этой книге.

Семидесятилетний генерал Хенрик сидит в родовом замке, где обжито лишь одно крыло — все остальное содержится слугами в образцовом порядке, но лишено жизни, медленно истлевает. Он ждет друга детства, единственного человека, которого по-настоящему любил. С их последней встречи прошел сорок один год и сорок три дня — и, наконец, Конрад приехал к Хенрику в гости. Бурная жизнь обоих была наполнена событиями — сам генерал воевал, в том числе в непростую пору революций, а потом, пережив и мать, и жену Кристину, наблюдал распадающийся вокруг него мир. Его друг, эмигрировавший в Британию, участвовал в колонизации Малайзии. На дворе — Вторая мировая, но это исчезает для главных героев, которые долгие годы жили воспоминанием об одном вечере, события которого заставили генерала охладеть к жене, а друга — уехать в Лондон.

Большей частью роман состоит из многостраничных монологов Хенрика, в которых он подробно описывает свою жизнь с самого детства до рокового дня второго июля тысяча восемьсот девяносто девятого года. Его отец — венгерский патриот и приближенный к императору военачальник, мать — француженка из высшего света, и их брак — единственный нерациональный поступок, который она позволила себе в жизни. В этой паре столкнулись два мира: культурный центр старой Европы и обращенные на восток bloodlands, локализированные старым замком, вокруг которого лишь леса, полные медведей. Смешение двух цивилизаций — первородный грех мира Мараи, и расплачиваться за него приходится генералу — последнему хозяину разлагающегося пространства:

Замок все хранил в себе, точно гигантская, богато украшенная, вырезанная из камня гробница, где медленно обращаются в прах кости поколений, распадаются на нитки шитые из серого шелка или черного сукна погребальные одеяния давно умерших женщин и мужчин. Тишина тоже была заперта в замке, словно узник веры, заживо погребенный в подземной темнице, обросший бородой, в отрепьях, на плесневелой и гнилой соломе. Заперты были в нем и воспоминания — воспоминания умерших, они множились в укромных уголках комнат подобно грибку, сырости, летучим мышам, крысам и жукам, как это бывает во влажных подвалах очень старых домов. Поверхность дверных ручек хранила трепет прикосновения, волнение давней минуты, когда чья-то рука нажимала на них, чтобы открыть дверь. Смутное содержание подобного рода наполняет любой дом, где людей со всей силой настигала страсть.

Мараи осваивает территорию густого и темного модернизма, рассказывающего о родовой травме современного мира, — в шестидесятые эту нишу безраздельно захватит магический реализм, но там свою роль сыграл еще и крутой замес латиноамериканской мистики. Мараи сближается с Маркесом и Кортасаром через отсутствие классического психологизма, стремление к схематизации внерационального, попытку концептуализировать то, что с трудом поддается объяснению. Как в лучших текстах магического реализма, здесь легко можно вынести за скобки тщательно возгоняемый мелодраматический лиризм и в принципе не обращать внимания на довольно-таки искусственную фабулу — художественный эффект рождается не в ней, а в самом модусе неторопливого разговора о диком мире, гибнущем в противоречиях.

Впрочем, колониальная нотка, важная для Маркеса-Кортасара, есть и у Мараи в монологах Конрада, который описывает свою жизнь в джунглях среди аборигенов Малайзии. Этнический поляк, эмигрировавший в Британию и выполнявший миссию колонизатора — этот персонаж очень уж явно отсылает к «Сердцу тьмы» и биографии его автора. Через присутствие в тексте Джозефа Конрада, Мараи акцентирует важную для романа тему эмиграции, встраивания в иную культуру.

Утрата родины — один из лейтмотивов текста, причем его воплощение очень напоминает литературу русского зарубежья. Композиция вызывает в памяти «Холодную осень» Бунина, а художественное пространство будто взято из повести Берберовой «Роканваль», где также показан одинокий замок, хозяева которого живут прошлым, причем прошлым, которое запечатлено классиками музыкального романтизма — Шуманом и Чайковским. Эта тема важна и для Мараи, он вводит в текст другого титана романтизма — Шопена, чей «Полонез-фантазия», исполняемый в четыре руки Конрадом и матерью Хенрика, пронизывает весь роман. Как и все культурные коды, именно этот композитор здесь неслучаен, ведь его история — это еще одна история эмигранта, причем эмигранта польского. Культуры связываются в тугой узел, но количество смертей, бегств и измен в этом мире явно свидетельствует о его нездоровье:

— Шопен, — сказала француженка и тяжело вздохнула. — Его отец был француз.
— А мать — полька, — отреагировал Конрад и, склонив голову в окно, посмотрел в окно. — Родственница моей матери, — добавил он, будто сожалея об этой связи.
Все обратили внимание на прозвучавшую реплику — в голосе юноши прозвучала такая грусть, какая бывает в интонации изгнанников, когда они говорят о тоске по родине и родных местах.

Самое время поговорить об авторе романа. Шандор Мараи — один из известнейших венгерских прозаиков прошлого века, автор полусотни романов, а также дневника, который он тщательно вел десятилетиями. После распада Австро-Венгерской империи, когда в новообразовавшемся независимом государстве власть захватили правые, он эмигрировал, но в конце двадцатых вернулся на родину, поняв невозможность жить вне языковой среды.

Его страна после Первой мировой — это государство, потерявшее огромные территории и имперскую гордость, государство, разбитое вдребезги. Монологи Хенрика полны ностальгии по временам, когда венгр мог назвать Вену своей столицей, но обстановка этих монологов показывает, насколько пусто они звучат в настоящем. Пуста не только родная для автора империя — распухшая от колоний Британия, которой посвятил свою жизнь Конрад, имеет столь же мало экзистенциального смысла. Личная драма героев, остановившая жизнь обоих, происходит в 1899 году, и это значит, что в новую эпоху не может шагнуть имперское сознание, оно обречено на вечное копание в прошлом. Слишком ли это оптимистично для 1942 года? Думал ли об этом Мараи, эмигрировав после войны из коммунистической Венгрии и проклиная этот режим? «Просить у Господа можно. Но заказывать у Него нельзя. Заказы Он не доставляет», — запишет он в дневнике ответ на эти вопросы.

Источник

Юный маг Грисар, выполняя простейшую лицензированную кражу, влип в дикую историю, которая привела его к конфликту со всемогущим повелителем Тёмной Империи. Пришлось Грисару и его подруге Мире спасаться бегством. Но вечно бежать невозможно…

Новый роман Сергея Лукьяненко писался как эксперимент на онлайн-сервисе Author.Today. Известный писатель решил проверить, можно ли там раскрутиться совершенно неизвестному автору: он писал роман под псевдонимом и выкладывал его по главам на сервис. Эксперимент доказал: и автор-новичок со способностями может привлечь внимание читателей. Отзывы были хорошие, потому Лукьяненко решил оформить свою задумку уже как полноценную книгу.

«Маги без времени» — вещь совершенно законченная и к тому же небольшая. У такого формата есть и плюсы, и минусы. С одной стороны, книга компактная, крепко сбитая, с простым, но увлекательным сюжетом и, как всегда у Лукьяненко, хорошо написанная — поэтому читается на ура. С другой стороны, послевкусия она практически не оставляет. Тексту банально не хватает объёма, чтобы стать чем-то большим, нежели простенькое развлечение.

Сюжет у книги увлекательный, но одномерный.

Большую часть текста герои куда-то бегут, периодически сражаясь, в редких промежутках творят магию — и, в общем-то, всё. Единственное серьёзное достоинство — любопытная и довольно проработанная система этой самой магии. Колдовать здесь может практически каждый: достаточно читать и запоминать руны, которые одиночно или комбинацией обозначают магическое действие. Но, чтобы руны работали, их нужно подпитывать временем своей жизни. На какой-нибудь пустяк и секунды хватит, а за что-то серьёзное приходится расплачиваться годами. Вот и выходит, что маг лет пятнадцати от роду может выглядеть и чувствовать себя на добрых полста с гаком. Нельзя сказать, чтобы «временная магия» была совсем уж оригинальной придумкой, но идея довольно богатая.

А вот что разочаровывает, так это мир и населяющие его персонажи. Сеттинг здесь, как в простенькой компьютерной игре, лишь фон для приключений, причём абсолютно не запоминающийся, и герои многое могли бы искупить. Но второстепенные персонажи, используя опять же игровую терминологию, тут либо NPC, либо мобы: у одних есть реплики и вспомогательные функции, другие нужны лишь для массовки.

Главные же герои какие-то удручающе невзрачные, что Грисар, что Мира. Хотя Грисар раскрыт чуть больше, ведь от его лица ведётся повествование. Но даже такой подход не заставляет ему по-настоящему сопереживать, уж больно он игрушечный, ненастоящий.

Скорее всего, такая недоработанность ключевых элементов книги связана с историей её создания. Гораздо сложнее объяснить отсутствие авторской позиции. Книга явно относится к Young Adult, а в достойной юношеской фантастике мораль совершенно необходима. Настоящий мастер способен бережно и аккуратно вплести ненавязчивые назидания в самый разухабистый авантюрный сюжет. Примеров достаточно — от Роулинг до Страуда.

Здесь же герои абсолютно амбивалентны. Ну, то есть сознательно они младенцев не кушают, конечно. И даже немножечко негодуют, когда сталкиваются с несправедливостью и жестокостью — особенно в отношении себя и близких. Но разнести вдребезги полгорода под горячую руку — это запросто. И без малейших переживаний насчёт «сопутствующего ущерба». А чего слёзы проливать по всяким безликим мобам? Для видеоигры повадки героев в самый раз (хотя встречаются и такие игры, где излишнее злодейство ведёт к проигрышу), но для юношеского фэнтези это перебор.

«Люди по природе склонны делать друг другу гадости, и бороться с этим бесполезно», — так давным-давно сказал Тёмный Властелин, когда объяснял народу новые правила жизни.
Какие суровые законы ни принимай, всё равно кто-то будет воровать, а кто-то захочет кого-то убить.
Поэтому у нас ничего не запрещено. Только это дорого.
Я вытащил из памяти руну, которую не собирался использовать никогда. Влил в неё столько времени, сколько она захотела. И бросил себе под ноги.
Тварь разочарованно взвыла, когда я исчез из лаборатории. Впрочем, возможно это взвыл я, представляя все последствия.

Хорошо написанный роман с авантюрным сюжетом и толково продуманной магической системой. Но с безликими персонажами и без особого смысла. В общем, неплохое развлечение, не более.

Источник