Блоги

Канадский политолог и экономист Ник Срничек известен как один из лидеров акселерационизма — ветви современной левой мысли, утверждающей: чтобы преодолеть глобальный капитализм, нужно вовсе не разрушить его структуры, настаивая на альтернативных способах производства и социальной организации, а напротив — довести производственные мощности до предела, максимально ускорить их. И так в этом ускорении вырваться из потребительского однообразия к новому свободному будущему.

Однако в отличие от ранее публиковавшихся на русском текстов Срничека книга «Капитализм платформ» — не манифест, а аналитика — попытка диагноза современного мира. Задача Срничека — разоблачить миф о том, что эра цифровой экономики, в которой коммуникации заменили привычные товары,— это такая новая эпоха. Напротив, в ее работе он видит хорошо знакомые капиталистические принципы: минимизацию затрат, поиск новых рынков и создание новых линий имущественного расслоения. Этой форме экономического устройства Срничек дает имя «капитализм платформ». В ее основе лежит открытие нового сырья — данных — и новый тип предприятия — платформа.

Google, Amazon, Facebook, Uber принципиально отличаются от интернет-компаний предыдущего поколения. Они не предоставляют информацию или услуги. Вместо этого платформы окутывают все остальные сферы производства и потребления, заставляя опираться на собственные мощности по сбору и анализу данных о пользователях и владельцах услуг. Платформы лишают власти и смысла все остальные методы организации труда и досуга. Однако в этом перекраивании рынка они вовсе не меняют его смысла. Наоборот, монополизм платформ доводит знакомые принципы до предела. Их работа опирается на все более узкий слой программистов. Остальные работники любых профессий превращаются в неквалифицированную трудовую силу — низкооплачиваемую и бесправную. «Убер», полностью подчинивший себе мировой рынок такси, не оставивший водителям и пассажирам никакой альтернативы, здесь лучший пример.

Срничек рисует довольно пугающую картину и лишь намекает на спасение из этой тотальности: государственный контроль над платформами, их превращение из корпораций в средство социальной связи. Но даже если не верить в этот туманный прогноз, аналитическая часть его книги все равно впечатляет.

Источник

Литературный обозреватель Галина Юзефович и переводчик Анастасия Завозова представляют новый сезон «Книжного базара». В нем речь пойдет о том, как распознать в любой книге библейские, античные, скандинавские или готические мотивы — и получить от этого удовольствие. Как правильно читать «Миф» Стивена Фрая и почему он даже смешнее, чем может показаться на первый взгляд? Почему Ю Несбе неудачно переписал «Макбета» — и зачем вообще его до сих пор переписывают? И что сделал Нил Гейман, чтобы объяснить читателям своих «Американских богов»?

Что почитать:

• Лоран Бине, «Седьмая функция языка» (а сначала — биография Ролана Барта и Жака Деррида)
• Габриэль Тэллент, «My Absolute Darling» (а сначала — «Памела» и «Кларисса» Сэмюэла Ричардсона)
• Андрей Рубанов, «Финист Ясный Сокол» (а сначала — «Морфология волшебной сказки» Владимира Проппа)
• Алан Холлингхерст, «Дело Спершхолта» (а сначала — «Комната с видом» Э. М. Форстера, «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во и детективы Дороти Сэйерс)
• Лили Кинг, «Эйфория» (а сначала — биография и статьи антрополога Маргарет Мид)
• Салли Руни, «Разговоры с друзьями» (а сначала — «Эмма», «Мэнсфилд-парк», «Гордость и предубеждение» и другие романы Джейн Остен)

Что, если правительство США решит пустить поколение молодых мужчин на пушечное мясо, но у этого поколения найдётся чем ответить? Анархистская революция «Бойцовского клуба» быстро переходит в мрачную тоталитарную диктатуру «Рассказа служанки». В стране зреет революция, спровоцированная самиздатовской книгой «Ссудный день» и сетевым списком «кандидатов на убийство».

Новой книги Чака Паланика, ранее весьма плодовитого писателя (15 полноформатных книг за 18 лет), пришлось ждать четыре года. За это время в Штатах прошли президентские выборы, до предела обострившие замшелые вопросы расизма, гомофобии, феминизма и прав человека. Новая повестка дня явно повлияла на Паланика, всегда державшего нос по ветру в том, что касается политики и общественных настроений.

«Ссудный день» — история недалёкого будущего, в котором поколение миллениалов уже заявляет о себе так громко, что американские законодатели задумали уничтожить изрядную его часть, отправив на вымышленную войну. Откуда же им было знать, что миллениалы уже всё решили для себя — точнее, им подсказала книга некоего Толботта Рейнольдса «Ссудный день».

Охватившая всю страну сеть тайных обществ, в которых состоят исключительно мужчины, спланировала всё, что нужно американцам для счастья. Пункт первый: убить всех власть имущих, а заодно умничающих университетских профессоров и лживых журналистов — все фамилии нежелательных персон собраны на специальном интернет-сайте. Пункт второй: поделить власть между собой пропорционально количеству и важности убитых. Пункт третий: разрезать территорию Соединенных Штатов на три части — для белых, для чёрных и для геев, всех остальных выслать за пределы страны. Но, разумеется, всегда что-то может пойти не так…

Если вводные «Ссудного дня» напомнили вам о «Бойцовском клубе» (сеть тайных обществ, их загадочный руководитель, анархистская революция как конечная цель) — вам не показалось, или, во всяком случае, показалось не только вам.

Но там, где заканчивается «Бойцовский клуб», самая интересная часть «Ссудного дня» только начинается.

В «Ссудном дне» Паланик показывает не только то, как его герои-аутсайдеры дошли до жизни такой, но и то, что у них может получиться, если они пойдут до конца, построив прекрасный новый мир своей мечты.

Грядёт новый крестовый поход — Поход Одного Дня, — и они получат награду, сравнимую с поместьями и титулами, которые пожаловали крестоносцам. Награду, которая долговечнее земли и денег. Они возьмут в супермаркете бумажный пакет, набьют его ушами и займут место в истории. Эстебан, Бинг и все их потомки встанут во главе самой могущественной нации в грядущих веках.

Героев в «Ссудном дне» много, даже слишком. То и дело возникают новые персонажи, в гобелен из уже существующих сюжетных линий вплетаются новые — благо все более-менее доводятся до логического конца. Следить за героями, которые даже не успевают толком раскрыться, довольно сложно. К счастью, у романа есть общий ритм — как всегда, Паланик оттачивает стиль своей прозы до бритвенной остроты. Именно этот ритм рано или поздно подхватывает читателя, чтобы донести до последней страницы небольшого, но крайне насыщенного событиями романа.

В русском издании Паланику повезло с переводом: текст читается отлично.

Чёрный юмор автора передан на ура, игра слов присутствует, стилистические сдвиги (например, любовь к «высокому штилю» у властителей неофеодального Государства Арийского) на месте, и даже явные включения чисто российских реалий («либераст», «деды воевали») роман не портят, а вполне органично вписываются в общую картину.

Конечно, если перестать лихорадочно переворачивать страницы и начать задавать автору вопросы, то созданный им мир может вдруг рассыпаться на куски. Почему, например, недобрым молодцам с оружием в руках, лихо выкосившим всю элиту нации ради «нового феодализма», никто не оказал сопротивления, да и мир никак не отреагировал на распад Штатов? Ведь только в финале романа появляется намёк на то, что какой-никакой «резистанс» имеет шанс появиться. Почему автор карикатурно показал ультрапатриархальное Государство Арийское и гиперлиберальную Гейсию, но в образе афроамериканской Блэктопии нарисовал волшебную страну, почти что Ваканду? Сам Паланик в интервью объяснял это тем, что, будучи белым мужчиной и геем, чувствует себя вправе ходить по больным мозолям первых и вторых, а вот с чёрной культурой он так не рискнёт.

Ну и прочие мелочи: например, непонятно, что в Гейсии делают с бисексуалами (разнополые связи в этой дивной стране запрещены под страхом депортации), куда в Государстве Арийском подевались почти все мужчины (у «вождей белой расы» здесь огромные гаремы), как определять «место жительства» для людей мультиэтнического происхождения, которых в Штатах уже практически большинство — а «истинных арийцев» однозначно ничтожное количество…

В общем, создание непротиворечивой картины будущего в задачи автора явно не входило.

Зато Паланику удалось то, что всегда отлично удавалось: заставить читателя размышлять на неудобные и неполиткорректные темы, шокировать обилием физиологических деталей (вроде подробного описанных разложения трупа или экстремального удаления мочепроводящего катетера), рассмешить хлёсткими шутками и порезвиться на буйноцветущем поле постмодернизма. В романе немало литературных аллюзий (одна из ключевых для его понимания книг — «Гроздья гнева» Джона Стейнбека). Даже «Бойцовский клуб» Паланик — опережая критиков — упомянул в «Ссудном дне» дважды, а один раз — и самого себя, совсем не в лестном ключе. Впрочем, над собой этот писатель умеет смеяться не хуже, чем над всем остальным миром.

Деконструкция «Бойцовского клуба» удалась — Паланик давно не писал так бодро и азартно, и толика сентиментальности ему ничуть не повредила. Впрочем, читателям Паланика просто необходимо обладать очень специфическим чувством юмора и не падать в обморок от физиологических подробностей. Если это про вас — читайте смело.

Молодые сердитые

Теорию «молодёжного бугра», на которой Паланик строит свою революцию, он не выдумал. Согласно американскому политологу Джеку Голдстоуну, рост протестных настроений в обществе напрямую связан с преобладанием молодёжи (главным образом — мужчин до 25 лет) в составе населения. С «молодёжными буграми» Голдстоун и его последователи связывают и Французскую революцию, и волнения в Европе середины XIX века, и 1917 год в России, и даже «арабскую весну».

ЧАК ПАЛАНИК «ССУДНЫЙ ДЕНЬ»: АВТОР «БОЙЦОВСКОГО КЛУБА» НАПИСАЛ ФАНТАСТИКУ О РЕВОЛЮЦИИУДАЧНО

• гипнотизирующий ритм
• ирония и литературные аллюзии
• отличный перевод

НЕУДАЧНО

• непроработанные персонажи
• логические дыры в мире и сюжете
• обилие физиологических подробностей

Хедин и Ракот в течение бессчётных эпох оберегали Упорядоченное от разных угроз. Но теперь Упорядоченное — под ударами многочисленных противников, среди которых и хитроумные Дальние, и таинственные смертные маги, и даже Старый Хрофт, некогда верный друг и союзник Новых богов. Причём угроза нависла не только над властью Хедина и Ракота — всему мирозданию грозит опасность, настолько великая, что в стороне не могут остаться даже столпы Третьей силы, которые прежде старались напрямую не вмешиваться в конфликты.

Заканчивать многотомные саги, безусловно, непросто, и далеко не всем писателям удаётся придумать по-настоящему впечатляющий и красивый финал масштабного цикла. Ник Перумов уже доказывал, что ему это под силу: грандиозная по размаху история о Хранителе мечей в своё время обрела драматичный и запоминающийся финал.

Успешно справившись с завершением «Войны мага», спустя несколько лет Перумов взялся за ещё более грандиозную задачу — написать роман «Гибель богов 2», который сводит воедино сюжетные линии и конфликты большинства предшествующих произведений об Упорядоченном. Роман, который значительно превосходит по масштабу даже «Войну мага» и должен поставить финальную точку в эпопее о Хедине и Ракоте, начавшейся без малого четверть века назад.

За эти годы автор населил свою вселенную изрядным количеством персонажей, поступки которых так или иначе вели ко второй «Гибели богов». Хотя оригинальный роман не мог пожаловаться на недостаток эпичности, он всё-таки был относительно лаконичным произведением с сюжетом, сфокусированным почти исключительно на Хедине и его ученике Хагене. В сиквеле же сюжетных линий и действующих лиц стало значительно больше — настолько, что сюжет растянулся уже на семь томов.

С одной стороны, благодаря этому Ник создаёт на редкость монументальную мозаику, состоящую из взаимосвязанных элементов. Различные стороны противостоят друг другу, в бой приходится вступать самим богам, и ставки высоки как никогда.

Ник мастерски умеет писать грандиозные по размаху многослойные истории и изощрённые магические баталии, что вовсю и демонстрирует в «Орле и драконе».

С другой стороны, не все герои цикла одинаково удались. Хотя многочисленные подмастерья Хедина появились ещё на страницах «Хранителя мечей» и не раз принимали участие в судьбоносных для Упорядоченнного событиях, почти никому из них так и не удалось стать чем-то большим, нежели персонажи-функции. Даже образы тех из них, кому автор уделяет много внимания, вроде гарпии Гелерры или вампира Ан-Авагара, построены буквально вокруг пары черт. Раз за разом повторяются мысли и эмоции — например, Гелерра снова и снова оправдывает своё отступничество тем, что Хедин не ответил взаимностью на её чувства.

Как следствие, эпизоды, где в центре внимания оказываются подмастерья, заметно проигрывают по увлекательности и накалу тем, в которых действуют ветераны. Это чувствовалось и в предыдущих томах, но особенно сильно ощущается в «Орле и драконе».

Хедин же выступает в новом для себя качестве — бога, который не действует из-за кулис, а ведёт за собой полки смертных последователей, вселяет в них веру и, когда нужно, сам сражается в их рядах. Хаген, окончательно отбросив личину ленивого целителя, кидается навстречу опасности, сталкивается со старым противником и оказывается по ту сторону смерти. А Старый Хрофт, добившийся своей цели и возродивший Асгард, вынужден расплачиваться с оказавшими ему помощь Дальними, стараясь сделать это на своих условиях.

Именно в главах, посвящённых этим героям, «Орёл и дракон» раскрывается с лучшей стороны — здесь читателей ждут самые драматичные эпизоды, самый захватывающий экшен и основные события, приближающие эпопею к развязке. Жаль только, что не всем членам «старой гвардии», игравшим существенную роль в предыдущих томах «Гибели богов 2», нашлось место в седьмой книге.

Пусть «Орёл и дракон» относительно невелик по объёму, но перед нами книга, насыщенная событиями и экшеном эпического размаха, в которой напряжение повышается до предела, а история выходит на финишную прямую.

• • магические битвы
• • размах событий
• • линии Хрофта и Хагена

• • подмастерья Хедина
• • отсутствие ряда ключевых героев

7 из 10

Источник

Книга британского журналиста Уилла Сторра на самом деле не о селфи. Фотографии в соцсетях — лишь крохотная часть обсуждаемых тут вещей (в этом смысле русский перевод названия волей-неволей сбивает с толку). Она о корне этого феномена — self,— о том, какое место в нашем мире занимает «я». Сторр начинает с вопроса: почему так много успешных людей кончают с собой? Что за сила делает для них жизнь невозможной? Этот демон — идеальный образ самого себя — могущественного и совершенного господина собственной жизни. Но как возник этот фетиш, почему он получил над нами такую большую власть?

Вопрос этот не то чтобы очень оригинальный. В качестве зачина книги он выглядит довольно странно. Дело в том, что Сторр — именно журналист, репортер. Известность ему принесли статьи о воюющем Судане, работе наркокартелей, жизни аборигенов Австралии. На хорошо обжитую гуманитарными и естественными науками территорию он входит так же — как на новую, малознакомую землю. Любопытному читателю нужно представить ее во всей странности, исследовать вместе с ним. Поэтому первая треть его массивной книги представляет собой наивное, иногда до нелепости, путешествие по общим местам антропологии, социологии, психоанализа и когнитивной биологии.

Затем начинается собственно журналистская часть, и она гораздо более увлекательная. Историю воспитания креативной души, распространения культа подлинного «я», уникальной сильной и творческой личности Сторр расследует так, будто речь идет об опасном наркотике или разрушительной террористической идее — передающейся от одной секты к другой, проникающей во властные структуры и корпорации, опутывающей весь мир невидимой сетью. Этот параноидальный жанр выходит у него мастерски.

Среди его героев — создавшие почти тоталитарный культ гедонистической свободы изобретатели гештальт-терапии Фриц Перлз и Уилл Шутц; разумеется — Айн Рэнд и ее поклонники, из маленькой эксцентричной компании превратившиеся в могущественную секту, изменившую мировую экономику; пионеры кремниевой долины, подарившие нам персональные компьютеры и смартфоны и превратившие каждого в маленького божка. Сторр исследует историю, копается в документах в поисках шокирующих сведений об адептах свободы, ставит на себе опыты — один из самых тревожных эпизодов посвящен посещению автором закрытых курсов аутотренинга.

Вывод лежит на поверхности: подлинное «я» — опасная иллюзия, саморазвитие — обратная сторона самоуничтожения, единственный выход — принять себя таким, какой ты есть, расколотым и несовершенным. Впрочем, его очевидность не делает те истории, которые рассказывает Сторр, менее любопытными.

Источник

Риад Саттуф — французский комиксист, карикатурист, много работавший в знаменитом «Шарли Эбдо», а также режиссер (в русский прокат выходила его комедия «Джеки в царстве женщин» — политическое травести по мотивам «Золушки»). Самое же популярное его произведение — комикс-автобиография «Араб будущего».

Отец рассказчика — молодой сириец, выигравший грант на обучение в Сорбонне, мать — очарованная мужественным арабом француженка. Сам повествователь — белокурый младенец ангельской внешности, очаровывающий каждого встречного. Когда ему исполняется два года, отец, только что защитивший диссертацию, находит работу преподавателя университета в Ливии и вывозит туда свою вполне европейскую семью. Как часто бывает с эмигрантами, отец одержим фантомным патриотизмом, панарабскими идеями, желанием помочь великим исламским государствам в новой борьбе за мировое господство. Он очарован Каддафи, Саддамом, Асадом и сам видит себя их собратом — будущим народным вождем. Разумеется, как всякий маленький вождь, он довольно жалок, и, разумеется, главным полем для его политических экспериментов становится семья. Когда так много обещавшая Ливия оборачивается мутным и тревожным болотом, отец решает предпринять вторую попытку осуществления арабской мечты и вывозит семью в родную Сирию. Там дела идут еще хуже. На этом путешествия не заканчиваются. Саттуф окончательно вернется во Францию только в 12 лет. Его последующая одиссея займет еще три тома.

Волей-неволей «Араба будущего» сравниваешь с другим рисованным романом взросления, действие которого происходит на Ближнем Востоке примерно в те же годы,— «Персеполисом» Марджан Сатрапи. Как и Сатрапи, Саттуф пишет по-французски, как и она — пользуется своим промежуточным положением между европейской и исламской культурами. Как и в «Персеполисе», такое же промежуточное — между графикой и литературой — искусство комикса оказывается идеальным средством для рассказа этой истории бездомности. Саттуф — автор гораздо более прямолинейный. Здесь нет ни визуальной изобретательности Сатрапи, ни ее немного язвительной нежности, ни искренней любви к родной культуре. Впрочем, ближневосточные метания для него — скорее фон, орнамент. Прежде всего, «Араб будущего» — остроумная и злая книга о семье.

Источник

В издательстве Corpus выходит «Не говори, что у нас ничего нет» — роман канадской писательницы Мадлен Тьен, история одной китайской семьи на фоне 40 лет войн, репрессий и преследований. Книга получила самую престижную канадскую литературную награду — премию Гиллера, — вошла в шорт-лист Букеровской премии и была переведена на 18 языков. Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает, как роман Тьен осмысляет китайскую историческую травму и чему в нем стоит поучиться современным российским писателям.

Роман канадской писательницы китайско-малайского происхождения Мадлен Тьен буквально напрашивается на сравнение с чем-то ориентальным: не то лаковая шкатулка, таящая в себе множество разных отделений, не то ажурный шар, вырезанный из цельного куска кости так искусно, что внутри него вращается еще несколько сфер поменьше, вложенных одна в другую. Вполне европейский в том, что касается стиля и характеров, «Не говори, что у нас ничего нет» в то же время демонстрирует удивительную — и отчетливо неевропейскую — гармонию целого и части, крошечной детали и сложной многосоставной композиции.

В первом — самом простом и грубом — приближении роман Тьен можно охарактеризовать как историю семьи на фоне сорока с лишним лет китайской истории — от революции и гражданской войны до трагедиина площади Тяньаньмэнь. Однако при таком варианте интерпретации за бортом остается слишком много значимых деталей: и повествовательная «рамка» — судьба главной героини, молодой женщины-математика, живущей в наши дни в Канаде и по крупицам восстанавливающей историю своей семьи; и структурирующая повествование история загадочной книги; и несколько сложно переплетенных любовных линий; и, главное, щедро льющаяся с каждой страницы музыка.

В 1989 году с десятилетней Лилин-Мари (родители-эмигранты дали ей при рождении сразу два имени — китайское и европейское) происходят события, разом ломающие всю ее жизнь на «до» и «после». Отец Лилин, в прошлом талантливый пианист Цзян Кай, оставляет жену и дочь, чтобы уехать в Гонконг и там — без всяких объяснений — покончить с собой, выбросившись из окна. А несколькими месяцами позже в их с матерью опустевшем доме появляется юная Ай-Мин — студентка-беженка, нелегально покинувшая Китай после событий на площади Тяньаньмэнь, и дочь композитора Воробушка — старшего друга покойного отца Лилин. Вместе девочки найдут в бумагах Цзян Кая переписанную от руки тетрадь — фрагмент большого романа, повествующего о приключениях отважных возлюбленных — юноши Да Вэя и девушки Четвертое мая — во время революционной смуты. Пропорции тетради недаром напоминают небольшую дверь: заключенный в ней текст, который у них в семье принято именовать «Книгой записей», вместе с устными рассказами Ай-Мин становится для Лилин порталом в прошлое — волнующее, незабываемое и вечно ускользающее.

Лилин узнает, что эта тетрадь — одна из многих, подаренных двоюродной бабушке Ай-Мин, красавице-певичке по имени Завиток, ее будущим мужем — молодым поэтом Вэнем Мечтателем. Ухаживая за Завитком, Вэнь каждую неделю посылал девушке одну из найденных им у букиниста и собственноручно переписанных тетрадей, и их любовь родилась из безупречных иероглифов на желтоватой бумаге. Однако семье Вэня и Завитка не было уготовано счастье: он — потомок помещиков, и в страшные годы культурной революции супругов отправляют в лагеря «трудового перевоспитания», а их дочь, маленькая Чжу Ли, оказывается в доме у своей тетки, сестры Завитка и родной бабки Ай-Мин.

Чжу Ли — способная скрипачка, и с детства дружба связывает ее со старшим двоюродным братом — молодым, но уже отчетливо гениальным композитором Воробушком, тем самым, которому в будущем суждено стать отцом Ай-Мин. А потом в их спаянном тандеме появляется третий — отчаянный и отчаявшийся юный ученик Воробушка, пианист Цзян Кай, талантливый парень из деревни, единственный в своей семье переживший страшный голод 1959 года и готовый на все, чтобы избежать участи родных — смиренных и бессловесных крестьян. Внутри этой троицы музыкантов — двух одаренных юношей и одной совсем еще юной дерзкой девушки — возникает сложная и хрупкая система взаимоотношений, которая — вместе со всей европейской музыкой в Китае — будет смыта очередной волной партийных репрессий.

Обрастая множеством красочных подробностей, раскручиваясь сразу в нескольких хронологических направлениях, вбирая в себя десятки вставных новелл (каждая — роман в миниатюре) и свободно расширяясь, чтобы дать место все новым и новым персонажам, повествование Мадлен Тьен, тем не менее, ни в какой момент не становится хаотичным. Организующим началом для него служит та самая «Книга записей», с которой начинается погружение героини в прошлое. Многократно переписываемая разными людьми в разных — по большей части трагических — обстоятельствах, для читателя она выполняет функцию сюжетного двигателя (кто же автор этой загадочной книги, и случайно ли герои постоянно встречают в ее тексте узнаваемые детали?), а для самих героев оборачивается системой кодов и тайных знаков, понятных лишь посвященным.

Так, вспоминая своих товарищей, сгинувших в трудовом лагере, Вэнь Мечтатель решает наполнить вымышленный мир романа их подлинными именами и деяниями, чтобы «они жили там и впредь, такие же опасные, как революционеры, и бестелесные, как призраки». Сквозная метафора книги как бесконечно длящегося прошлого, в которое каждый следующий читатель-переписчик привносит нечто новое, скрепляет текст романа лучше самого жесткого сюжетного каркаса, позволяя увидеть за порослью разрозненных историй одну большую — глобальную, полнокровную, драматичную и вместе с тем камерно-трогательную. Подобно классической миниатюре, роман Мадлен Тьен «работает» сразу на двух уровнях — микро- и макро-, одинаково хорошо смотрясь что при узкой фокусировке, что с птичьего полета.

Китайская культурная революция масштабом своей абсурдной жесткости сопоставима со сталинской эпохой в России (а по количеству жертв значительно ее превосходит) и точно так же нуждается в осмыслении и проговаривании. В этом смысле российский читатель, несомненно, увидит в романе Мадлен Тьен «Не говори, что у нас ничего нет» немало параллелей с новейшей отечественной литературой, энергично прорабатывающей нашу историческую травму. Однако предложенный Тьен подход радикально отличается от всего, что мы можем наблюдать в России.

Погружаясь во времена не просто темные, а непроглядно черные, она, тем не менее, словно ухитряется миновать фазы отрицания, торга и гнева, сразу переходя к принятию и оплакиванию. Как результат, роман Тьен не выглядит ни полемичным, ни разоблачительным, ни даже надрывно-трагическим. Пронизывающая повествование музыкальность (неслучайно большая часть героев так или иначе связаны с музыкой) гармонизирует и смягчает ужас описываемого, а нанесенные Китаю раны буквально на глазах у читателя — нет, не исчезают, но милосердно затягиваются пеленой понимания и прощения. Отказываясь от патетики, обличений и прямого эмоционального прессинга, Мадлен Тьен добивается парадоксального эффекта: китайская историческая травма сквозь ее оптику выглядит одновременно ошеломляюще ужасной и утешительно исцелимой.

Источник

Юбилейную, десятую, премию "НОС" получила Мария Степанова за роман "Памяти памяти". Как проходили дебаты, за кого голосовал зал и какую книгу все же считать "новой словесностью" 2018 года – ищем ответы.

Участники:

– Анна Наринская, критик, председатель жюри премии "НОС";

– Екатерина Шульман, политолог, член жюри премии "НОС";

– Вячеслав Суриков, редактор отдела культуры журнала "Эксперт";

– Агнешка Пиотровска, переводчик, член жюри премии "НОС";

– Марина Давыдова, театральный критик, член жюри премии "НОС".

После долгого перерыва на русском языке вновь выходят исторические детективы голландского дипломата и известного ученого-востоковеда Роберта Ван Гулика о приключениях Судьи Ди — до конца февраля в издательстве «Аркадия» будут изданы романы «Лаковая ширма», «Красный павильон» и «Монастырь с привидениями» (в переводе Елены Бросалиной). Объединяющие в себе лучшие традиции европейского детектива с достоверно воссозданной ориентальной экзотикой, романы Ван Гулика считаются золотой классикой жанра. Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович составила краткий путеводитель по этому знаменитому и захватывающему циклу.

В каком порядке читать?

Детективные романы и рассказы о Судье Ди писались на протяжении 10 лет, с 1958 по 1968 год, и на разных языках: так, первые книги цикла Ван Гулик издал сначала на японском и китайском, и только после этого перевел на английский и голландский. В разных странах они публиковались под разными названиями и в разной последовательности, а рассказы порой включались в разные сборники, поэтому тексты о Судье Ди сложно выстроить по порядку. Так, первый по хронологии роман, «Золото Будды», в котором главный герой получает свой первый руководящий пост в провинции, был на самом деле опубликован вторым, и в дальнейшем таких нарушений накопилось немало.

На практике это означает, что читать истории о Судье Ди можно в произвольной последовательности. Ван Гулик избегает отсылок к предыдущим романам, и, как правило, в каждом следующем тексте дает все пояснения, необходимые читателю для понимания происходящего. Однако при этом полезно иметь в виду основные вехи карьеры Судьи Ди: от должности правителя небольшого уезда Пэнлай он, минуя несколько постов в других городах империи и пережив период опалы (за избыточную принципиальность его отправляют управлять захолустным городишкой Пейчжоу на северной границе), поднимается до звания Главного Судьи Империи и губернатора столицы.

Обратите внимание: книга «Знаменитые дела судьи Ди», которую часто включают в цикл романов Роберта Ван Гулика, на самом деле написана не им — это оригинальная китайская повесть эпохи Мин, которую Ван Гулик обнаружил в одной из букинистических лавок Пекина, перевел на английский и представил западному читателю в конце 1940-х годов.

Кто там главный герой?

Главный герой романов Ван Гулика Судья Ди Жэньцзе — фигура более или менее историческая: императорский чиновник с таким именем в самом деле жил в VII веке, во времена расцвета династии Тан. Однако нарицательным его имя стало куда позднее, во времена династии Мин (XIV-XVII века), когда в моду вошли детективные сюжеты с его участием. В китайских текстах этой эпохи Ди предстает безупречным правителем, благочестивым человеком и проницательным следователем, способным раскрыть самые таинственные преступления, опираясь исключительно на собственный разум и точно заданные вопросы. Ван Гулик сохранил за своим героем все эти черты, однако дополнил их личной отвагой, физической силой (Судья Ди у него великолепно дерется на кулаках, виртуозно владеет холодным оружием и даже освоил простонародный, но очень эффективный бой на палках) и милосердием: порой Ди готов пощадить преступника, если тот совершил преступление под давлением обстоятельств и искренне раскаивается в содеянном.

В начале цикла у Судьи Ди две жены (в Китае того времени официально узаконено многоженство): Первая Госпожа, его верный друг и советчик, отвечает за домашнее хозяйство, а благоразумная и терпеливая Вторая Госпожа воспитывает детей. Однако уже к концу «Золота Будды» в доме Ди появляется третья супруга — молоденькая девушка, чудом уцелевшая в ходе одного из преступлений, которые расследует Судья. Третья Госпожа — натура импульсивная и поэтическая; духовно она ближе главному герою, чем другие жены: неслучайно в одном из романов именно она оказывает Судье неоценимую помощь в расследовании. Жены живут дружно, искренне любят и во всем поддерживают друг друга, обеспечивая Судье Ди надежный тыл.

Как построены эти романы?

Китайский детективный роман XIV-XVII веков, к которому возводит свою родословную цикл романов Роберта Ван Гулика, обладает определенной спецификой, не характерной для детектива европейского: так, сыщик в нем всегда расследует параллельно несколько преступлений, а активное участие в событиях принимают духи, демоны и прочие потусторонние силы.

Отказавшись от мистицизма (все события, поначалу кажущиеся необъяснимыми, неизменно получают рациональную трактовку), Ван Гулик, тем не менее, сохранил сложную структуру интриги — почти в каждом романе Судья Ди сталкивается сразу с несколькими загадками. Так, к примеру, в «Лаковой ширме» ему предстоит расследовать сразу три преступления: жестокое убийство молодой женщины — любимой и единственной жены судьи соседнего городка, загадочное самоубийство преуспевающего торговца и связанное с ним дело о хитроумном мошенничестве.

В какое время живет и чем занимается Судья Ди?

Сохраняя двойственность, присущую китайскому первоисточнику, Ван Гулик формально относит действие своих романов к блестящей эпохе Тан — расцвету классической китайской культуры. Однако в действительности большая часть описанных в них культурных, социальных, экономических и исторических реалий принадлежит более поздней эпохе Мин с ее жесткой централизацией и фактически государственной монополией на землевладение.

На протяжении всех романов Судья Ди выступает в роли государственного чиновника — правителя различных городов и уездов на территории Поднебесной. Система имперского управления в эпоху Мин предполагала регулярную ротацию и частое перемещение губернаторов между областями и провинциями: считалось, что засидевшийся на одном месте правитель имеет больше шансов вступить в сговор с местными богатеями и поддаться соблазну коррупции.

Правитель уезда, по сути дела, совмещал в себе все ветви власти, так что в его обязанности входило как расследование правонарушений на вверенной ему территории, так и судебное разбирательство по результатам следствия. Интересно, что в отличие от европейской традиции, в Китае человек, представший перед судом, считался виновным до тех пор, пока ему не удастся доказать обратное.

Судья Ди в романах Роберта Ван Гулика — трезвый и прагматичный конфуцианец, чтящий предков, придерживающийся исконных китайских традиций и свято верящий в ответственность индивида перед обществом. Он с недоверием и неприязнью относится как к новомодному буддизму (во времена эпохи Тан буддизм в Китае еще оставался заморской диковинкой), так и к даосизму с его мистицизмом и экзальтацией. Именно поэтому даосы и буддисты в романах о Судье Ди по большей части оказываются шарлатанами и несимпатичными мошенниками.

Кто ему помогает?

Уездный судья эпохи Мин имел право нанять на службу нескольких помощников с гибкой и не вполне формализованной системой полномочий и обязанностей. В ранних романах цикла Судье Ди помогает лишь его воспитатель и наставник, старый, мудрый и отечески пекущийся о герое Хун Лян. Однако позднее компанию Хун Ляну составляют двое силачей и раскаявшихся разбойников Ма Жун (комический весельчак) и Цзяо Тай (его более меланхоличный побратим), а также хитрец и бывший шулер Дао Гань, некогда спасенный судьей Ди от бессудной расправы. Все они беззаветно преданы главному герою и попеременно выполняют при нем роль «доктора Ватсона».

Источник

В этом выпуске обсуждаем с иллюстратором, лауреатом премии Андерсена Игорем Олейниковым и переводчиком Ириной Трофимовой книгу "Не все умеют падать" голландца Тоона Теллегена.

Также в программе:

– Объявлен длинный список Нацбеста.

– "Очень простое открытие" Владимира Гуриева в рубрике "Цитата".

Участники:
– Игорь Олейников, художник, иллюстратор, лауреат премии Андерсена;

– Ирина Трофимова, переводчик;

– Алена Долецкая, журналист, писатель.В программе звучит фрагмент книги Владимира Гуриева "Очень простое открытие. Как превращать возможности в проблемы", текст читает Алена Долецкая.