Блоги

События этого небольшого романа предваряются предисловием от редакции: рассказом о Ричарде Грассо, главе Нью-Йоркской фондовой биржи, который в 2003 году выписал самому себе премий на 140 миллионов долларов. Мол, не зря главного мошенника романа Энрико Реммерта зовут почти так же, Франко Грассо, но сам он предпочитает прозвище Гриссино — в честь длинных и тонких хлебных палочек. На самом деле «Баллада о мошенниках» написана за год до скандала с Грассо и привела абсолютно неизвестного у нас Реммерта в финал двух больших литературных премий — Дублинской и премии газеты «Индепендент». В общем, идея, что все люди немного мошенники, всему миру оказалась дорога и близка, тем более если мошенники эти обаятельные.

Это весьма камерный роман, столь же предсказуемый, сколь и поучительный. В центре его — два молодых лоботряса: рассказчик Витторио и его лучший друг Мило. Лоботрясы промышляют мелким хулиганством: играми со страховкой, продажей фальшивых наркотиков таким же лоботрясам. Мило и Витторио придумали большую аферу — запустить фирму дешевой курьерской доставки, настричь купонов, продать их подороже и смыться с деньгами. Но для аферы нужен стартовый капитал, а добыть его поможет дядя одного из героев — самый главный мошенник, похожий на располневшего Иисуса Христа, с манерами, как выражаются герои, аристократическими.

Витторио влюблен в подружку своего лучшего друга, Кристину, не терпит пафосной трескотни и испытывает постоянное потрясение от информации, в которой не нуждается: где-то в мире кого-то забили камнями за прелюбодейство или придумали специальную диету, улучшающую вкус вагины для любителей куннилингуса; где-то десятилетние дети работают на фабриках за два доллара в месяц, а где-то американские дамы летают в Милан только ради новенькой сумочки Фенди. И без этих познавательных вставок читатель понимает, к чему его клонят: наш мир устроен настолько черт знает как, что единственным способом общения с ним является розыгрыш. Ну и конечно, в этом розыгрыше почти невозможно оказаться победителем. «Два великих закона властвуют в этом мире, господа! — вещает похожий на располневшего Иисуса дядюшка Гриссино. — Первый: все обманывают. Второй: все этого заслуживают».

Бывают, в общем, такие обаятельные книги, когда вроде понятно, к чему ведет автор, но читателю доставляет удовольствие просто следить за системой доказательств. «Баллада о мошенниках» — одна из них: от того, что нам примерно с первой страницы понятно, чем все это закончится, хуже она никак не становится. Наоборот, ведь все врут, не так ли, но, поскольку мы, читатели, самые умные и все про всех поняли, нам остается с превеликим удовольствием следить за руками — чтобы в финале поразиться тому, что бумажка все-таки оказалась не в том стаканчике.

Источник

Небольшая, но претендующая на энциклопедический охват темы «История шарлатанства», написанная врачом Лидией Канг и историком Нэйтом Педерсеном, — хорошее напоминание о том, что нынешний расцвет «альтернативной» медицины возник не на пустом месте. Нескончаемая череда медицинских экспериментов, которые в свое время преподносились как инновационные, а сегодня считаются образцовым шарлатанством, показывает, что накопление научных знаний о человеческом организме не мешает нам верить в сомнительные и небезобидные чудеса. «Эта книга — лишь краткий обзор самых плохих методов лечения в истории человечества, однако мы убеждены: впереди нас ждут еще худшие», — на такую «позитивную» волну авторы настраивают читателя с первых же страниц своего компендиума, бурлящего черным юмором и физиологическими деталями.

Для Лидии Канг, практикующего терапевта из штата Небраска, опубликованная в 2017 году «История шарлатанства» стала девятой книгой, хотя до этого она писала романы — один из них, «Ноябрьская девушка», стал победителем книжной премии Небраски 2018 года и был положительно отмечен газетой New York Times. Историк Нейт Педерсен работает библиотекарем и независимым журналистом в Орегоне, изучает необычные истории редких книг, о чем пишет в авторском журнале Fine Books & Collections. В 2014 году вышла его книга о судьбе коллекции редких оккультных книг, которая пока не переведена на русский язык. Авторский союз терапевта и историка, увлекающихся литературой, дал прекрасный результат — живой и саркастичный рассказ о наиболее ярких случаях медицинского шарлатанства в истории человечества. На русский язык книгу переводил известный практикующий нейрохирург, кандидат медицинских наук Алексей Кащеев, который по совместительству является директором агентства переводов медицинских текстов, а также поэтом, музыкантом, спортсменом и популярным блогером.

«История шарлатанства» по структуре энциклопедична: пять частей книги, посвященные «целебным» элементам таблицы Менделеева, растениям и почвам, процедурам, живым существам и таинственным силам, делятся на главы, в которых очень кратко, но информативно сообщаются даты, личности и самые интересные случаи провальной медицинской практики со времен Гиппократа до наших дней.

В конце каждой части авторы поместили «Доску позора» — краткие заметки о наиболее странных случаях лечения и профилактики недомоганий. Например, при эректильной дисфункции в 1200 году в Китае применяли эректильные кольца из козьих век, а Плиний Старший рекомендовал от боли при родовых схватках класть на беременную правую ногу гиены. При этом авторы организовали книгу по принципу возрастания опасности методов лечения (от смертоносных до безвредных шарлатанских), и уже в первой главе мы узнаем, что общего было между одним из отцов-основателей США Бенджамином Рашем, первым императором китайской династии Цинь, Авраамом Линкольном и Николо Паганини — они отравились ртутью, которой до 1940 года лечили решительно всё.

«„Я постоянно отхаркиваю мокроту с гноем, три-четыре чайных блюдца, — писал музыкант. — Отеки на ногах распространились выше колен, так что еле ползаю, подобно улитке". Зубы выпали, мочевой пузырь был постоянно раздражен, а воспаленные яички раздулись до размера „небольших тыкв". Будь ты проклят, сифилис! Теперь мы не можем спокойно смотреть на маленькие тыквочки», — пишут авторы о результатах лечения Паганини ртутью от сифилиса, которое только приблизило его смерть.

Почему ртуть? Авторы поясняют, что с древних времен причиной любой болезни человека считалось «загрязнение организма», и его, соответственно, надо было просто очистить. Чем? А тем, что вызывает понос, рвоту, обильное слюноотделение, потение, отслоение «плохой» кожи, и не только. На роль такого вещества подходила не только ртуть, но и сурьма или мышьяк — в дальнейшем классические снадобья отравителей. Для каждого из этих веществ в первой части книги выделена отдельная глава.

Например, сурьма, которая сегодня классифицируется как ядовитый полуметалл, в середине XVII века считалась прекрасным очистительным средством от запора и рвотным препаратом: «Выпускались таблетки с сурьмой. В отличие от современных одноразовых чудес фармацевтической промышленности, эти металлические таблетки были тяжелыми и часто выходили после применения в неизменном виде. Их аккуратно доставали из нужников, отмывали, а потом принимали снова и снова (к вопросу об экологии и вторичной переработке). Эти „бессмертные", или „вечные", таблетки часто передавались из поколения в поколение, подобно семейной ценности. Вообразите надпись на какой-нибудь из них: „Джонатану, моему любимому сыну с запором, я завещаю это слабительное"». Своеобразное чувство юмора Лидии Канг и Нэйта Педерсена переводчику книги прекрасно удалось сохранить и во многих других фрагментах.

Помимо лечения недугов, люди во все времена стремились приумножить свою красоту, а по возможности даже обрести бессмертие. Так как золото к началу ХХ века утратило свою привлекательность в качестве средства для достижения вечной молодости, весьма кстати оказалось открытие радия семьей Кюри. Как отмечают авторы книги, предположение Пьера Кюри о том, что радий лечит рак (отчасти так и есть), сразу подтолкнуло сообразительных лиц к мысли о его омолаживающих свойствах: долгое время считалось, что радий придает жизненные силы и продлевает сексуальную активность. Тут же появились спа-отели с радием, радиоактивная вода под названием «Радиатор» — и, как следствие, многочисленные смерти от облучения. Удивительно, что производитель этой воды, некто Бейли, сам верил в ее положительные свойства: «Бейли умер в 1949 году, не дожив до 65 лет. Причиной смерти послужил рак мочевого пузыря — вероятно, следствие облучения собственными лекарствами. Тело Бейли, эксгумированное в 1969 году, оказалось чрезвычайно радиоактивным, так что об этом шарлатане можно сказать одно: он делал то, во что искренне верил».

В части книги, посвященной растениям в медицине, подробно описана известная история эволюционного превращения по цепочке «опиум — морфин — героин», которое, по мнению авторов, изначально имело место только из лучших побуждений: каждый последующий наркотик появлялся именно как средство устранения зависимости от предыдущего. Отдельно стоит остановиться на описании более чем оригинального применения табака в качестве скорой помощи для утопленников: «В английском языке есть идиома „вдувать дым в чью-то задницу". Дело в том, что вдувание дыма в задний проход официально использовалось как метод реанимационной помощи в XVIII веке. Тогда опасные места на берегу Темзы, где часто кто-нибудь тонул, патрулировали люди с наборами для табачных клизм и выискивали потенциальных жертв. Если они видели тонущего, то вытаскивали его из воды, снимали с него одежду, клали несчастного на живот, вставляли ему в задний проход трубку, после чего зажигали табак и начинали раздувать меха. Доктора полагали, что вдувание дыма в тело пострадавшего решает две задачи: согревает несчастного и стимулирует его дыхание. Разумеется, ни то, ни то не работало — именно поэтому в современном английском фраза „вдувать дым в чью-то задницу" означает „делать неискренние комплименты"».

Что касается лечения без приема различных веществ, то здесь в «Истории шарлатанства» на первом месте, конечно же, стоит кровопускание. Главу «Процедуры и манипуляции» авторы начинают с рассказа о том, как кровопускание помогло свести в могилу Моцарта и английского короля Карла II, а заодно и о том, что обозначают сине-красные крутящиеся столбики на входе модных сегодня барбершопов. Как известно, в средневековой Европе в цирюльнях делали не только стрижки, но и вскрывали нарывы, делали ампутации и кровопускания, и именно тазики с кровью на подоконниках цирюлен должны были привлекать клиентов: «Редкий сегодня барберпол, представляющий собой столбик с красными, синими и белыми полосками, напоминает нам о временах, когда цирюльники помещали их перед своими заведениями для рекламы. Тогда предполагалось, что клиент крепко сжимает столбик, чтобы вены стали лучше видны и их удобнее было порезать; внизу располагалась емкость для сбора крови. Иногда говорят, что белый цвет символизирует жгут, синий — вену, а красный — кровь».

Не обошлось в книге и без лоботомии — известной кошмарной процедуры, ознаменовавшей начало психохирургии. Авторы начинают рассказ с несчастной Розмари Кеннеди, сестры президента Джона Кеннеди, которую лоботомия в возрасте 23 лет сделала на всю жизнь инвалидом, а затем переходят к ужасным подробностям «ковыряния в мозге ножом для колки льда», вычерпывания мозгов ложечкой и даже случая, когда человек выжил после прохождения лома через черепную коробку. Да, эту главу лучше не читать впечатлительным людям. «Сегодня нейрохирургия — тонкая, точная и потрясающая воображение дисциплина, далеко ушедшая от античного сверления черепов. А вот существует ли психохирургия?» — успокаивают читателя авторы.

Но, пожалуй, самые страшные главы книги посвящены развитию хирургии без анестезии и первым анестезическим экспериментам. Еще во второй половине XIX века все операции делались наживую, и, чтобы минимизировать невыносимую боль пациента, хирурги соревновались в скорости проведения самой процедуры — к слову, это было прекрасным зрелищем, на которое с удовольствием приходили люди. Помимо более чем семидесятипроцентной смертности от таких операций, авторы сообщают нам и о других промахах: «Хирург Листон был быстр: его ампутации обычно занимали менее трех минут от разреза до последнего шва. Скорость его работы была такой, что один раз он случайно отрезал больному яички. Аттракцион неслыханной щедрости: приходите на ампутацию, получаете кастрацию бесплатно. В другой раз он нечаянно отрезал пальцы ассистенту, а один из зрителей умер от страха, когда нож случайно полоснул по его халату. К сожалению, умер и сам пациент. Несчастный ассистент впоследствии скончался от гангрены после ампутации пальцев, так что Листон мог по праву гордиться ампутацией с удивительной летальностью 300%». Да, антисептики появились только в 1870-х годах.

Часть книги о живых существах в медицине тоже похожа на хоррор, особенно во фрагментах, описывающих лечение фурункулов у детей с помощью прикосновения рук висельников, поедание «засахаренных людей» и мумие в XVI веке (да, это внутренности забальзамированных людей). Но от такого лечения по крайней мере почти никто не умирал, чего нельзя сказать о лечебном голодании, модном в начале ХХ века. «1908 год имел особое значение в жизни „специалистки по голоданию" Линды Хаззард. В этом году она выпустила свою первую книгу „Голодание для лечения болезней", где утверждала, что голод является панацеей от всего. Именно в этом году умерла первая из ее пациенток», — сообщают авторы о явной шарлатанке, которая, как выяснилось на суде, подделала завещание и присвоила драгоценности женщины, которую «лечила».

Последние главы книги посвящены настоящим шарлатанам, прекрасно знавшим (в отличие от того же Бейли, который просто не подозревал о смертельной опасности радия и сам принимал свою продукцию), что делают, и намеренно обманывавшим людей ради выгоды. Электрические ванны — к счастью, сами электроды не погружались в воду, — которые любила Маргарет Тэтчер, спасительный животный магнетизм рук и просто сидение под включенной лампочкой никак не помогали больным (кроме эффекта плацебо, конечно), но и не вредили. Например, в 1920-х годах прошлого века модно было лечиться с помощью радионики, то есть радиоволн, на чем быстро сделал состояние некий Альберт Абрамс из Сан-Франциско, придумав прибор под названием «Осциллокласт». «Утверждалось, что „Осциллокласт" излучает радиоволны, направленные на пациента, причем их частота настраивалась так, чтобы уничтожить заболевание или инфекцию. При аренде прибора существовало условие, на которое в обязательном порядке должен был согласиться арендатор: нельзя открывать герметично запечатанную машину… В действительности аппарат было запрещено открывать лишь потому, что внутри не было ничего, кроме хаотичного набора электронных частей, беспорядочно соединенных друг с другом. Как писал один врач, решившийся нарушить священную клятву радионики, это аппарат, построенный десятилетним ребенком, чтобы обдурить восьмилетнего». Остается лишь добавить, что аренда аппарата стоила 250 долларов — весьма приличные по тем временам деньги (для сравнения, рабочий на автозаводе Форда получал 6 долларов в день).

Как противостоять шарлатанству в медицине сегодня? На этот вопрос авторы книги дают вполне предсказуемый ответ — иметь собственные знания и критический взгляд на вещи: «Чтобы продолжить борьбу с шарлатанством, нам нужно более совершенное понимание того, как работает человеческий организм в норме и при патологии. Кроме того, мы должны быть открыты новым методам противостояния болезням и способам продления жизни. Наконец, мы должны быть настороже: ведь шарлатанство всегда будет готово дать исчерпывающий ответ на безнадежные вопросы, пока не решенные медицинской наукой».

Источник

Покровительство редакции Елены Шубиной – это уже практически безусловная гарантия успеха для современного русского автора. Прилепин, Водолазкин, Яхина, Сальников, Рубанов – больше половины среднестатистической полки бестселлеров отмечены одноименным логотипом. Так и в лонг-лист «Нацбеста» невозможно заглянуть, не наткнувшись на избранные Шубиной произведения: туда попал и новый роман Александра Бушковского, рассказывающий о быте жителей незадокументированной карельской деревни Рымба.

Говорить о «Рымбе» много как минимум сложно – она и по-хорошему, и по-плохому простая и понятная, не слишком вдумчивая, но несомненно удачная. Тот факт, что роман номинирован на «Нацбест», вполне оправдан: это настоящее воплощение традиции русской литературы, работа именно с тем пластом российской действительности, который в этой работе ощутимо нуждается, да и вообще «Рымба» – это хороший околофольклорный текст. Трудно сказать, как глубоко Бушковский погружался в исследование карельских обычаев и отправлялся ли в антропологическом понимании «в поле», но мифологический материал о местных шаманах, вепсах и саамах безупречно включаются в повествование:

Вынесли дедулю из лодки на руках, он глаза на волю щурит, два последних зуба скалит – радуется, что позвали. Костер развел, мухоморов наелся и в бубен забил заячьей лапкой. Костер дымит, шаман завывает. Привезли Урхо и Таисью. Дед измазал им лица оленьим жиром, печной сажей и семужьей кровью. Велел взяться за руки и связал им ладони красной нитью. Дунул, плюнул и отпустил на все четыре.

Мифо-религиозные особенности российского Севера – это едва ли не самое прекрасное и в культурном смысле ценное в «Рымбе», и здесь текст хочется разобрать на десятки цитат, словно настоящее полевое интервью с информантом:

Сказано: не подобает святыя аллилуйи трегубити, но дважды глаголати «аллилуйя», а в третий – «Слава Тебе, Боже!» Потому как «аллилуйя» и есть «слава Богу». По одной славе Отцу, Сыну и Святому Духу. А у них четыре получается! Четвертую кому? Борову рогатому?

Композиционно каждая глава делится на две части: повествование от лица Волдыря (фактически главного героя наравне с чужаком) об исторической судьбе Рымбы и актуальный сюжет, разворачивающийся в современных реалиях. Двигателем событийного колеса становится двойственный по характеру персонаж Слива, появление которого тревожит привычный уклад карельской деревни. Рассказ об истории поселения строится по той же схеме, что и вторжение подозрительного героя: мы постепенно узнаем, как годами государственная система разными способами встревала в вялотекущую жизнь местных. Так две линии повествования оказываются зеркальными, где Слива представляется тем же элементом чуждого, что и старообрядцы, смута, революция: все это – чужое, другое, противоестественное по отношению к Рымбе, почти живому организму. Вспоминается, к слову, свежий хоррор «Апостол», в котором прорабатывается миф о живой, кровоточащей почве отдаленного острова. Рымба, лишенная, разумеется, тревожной составляющей, тоже изображена фактически отдельным персонажем, устойчивым и не терпящим перемен. История двигается, страна меняется, Рымба же пусть и подстраивается, но в режиме сидячей забастовки остается законсервированной.

Если же говорить об особенностях формы, здесь велосипед Бушковский не изобрел, его стилизация под народную сказку проста и шаблонна: инверсии, архаизмы, разговорные обороты и певучий ритм – все как по учебнику. На «Нацбесте», кстати, можно найти абсолютно очаровательную по уровню иронии рецензию Михаила Фаустова, написанную в пародирующей «Рымбу» манере – оказывается, что для имитации сказки достаточно просто переставить слова местами (да, это работает). Пусть это все и кажется незамысловатым, но сделан текст Бушковского хорошо: аутентично, густо и хлестко. Разговоры жителей Рымбы смешные и остроумные, будто подслушанные в воскресной «Ласточке» маршрута Санкт-Петербург-Петрозаводск: здесь и супружеская ругань о водке, и деревенские суеверия, и споры о судьбах, заканчивающиеся цитатами из «Легенды» Цоя.

Несмотря на то, что «Рымба» ни в коем случае не рассказывает о войне – профессиональное происхождение автора считывается если не интуитивно, то точно в исторических описаниях, обильно сдобренных особенностями деревенского простодушия:

Подошел как-то раз к южному берегу линкор «Отважный», а может, торпедный катер «Отчаянный» или еще какой-нибудь кораблик с морской пехотой на борту, и загорелась земля у врагов под ногами. Тлела-тлела да и вспыхнула. И, как говорил одноногий моряк, те из них, кто остались в живых, позавидовали мертвым. Кричали, плакали, умоляли скорее убить. Морпехи в конце даже патронов не тратили, штыками их кололи да пыряли.

Можно, конечно, придраться к плоскому стилистическому подражанию, можно – к простоте сюжета, даже к конфликту фиктивного и подчеркнуто реального в сценах жизни выдуманной деревни, но делать это нет никакой необходимости: Александр Бушковский написал грамотное и важное произведение, необходимое перерождающемуся жанру большого русского романа. Текст – прежде всего о наследии финно-угорских народов, и сам карельский автор становится частью этого же наследия. Читателю всегда нужно злободневное и именно на насущного героя так называемая «серьезная» литература обращает внимание, даже если тот самый герой – не конкретный человек, а целая деревня, пусть и вымышленная. Ведь если говорить – то о важном, а если писать – то наверняка о настоящем.

Источник

Классика мировой литературы нечасто попадает в обзоры новинок, однако нынешнее издание текстов Джозефа Конрада — случай особый: книга, подготовленная мастерской литературного перевода Дмитрия Симановского, включает в себя тексты, никогда прежде не издававшиеся на русском, а главное — развернутое автобиографическое эссе «Личное дело», самое подробное высказывание Конрада о самом себе.

Один из важнейших английских писателей рубежа XIX-ХХ веков, предтеча модернизма, выдающийся стилист и человек, сумевший превратить жанр морских приключений в прозу самой высокой пробы, при рождении носил фамилию Корженевский, был российским подданным и происходил из старинной шляхетской семьи. Неукротимая (и весьма неожиданная в польском дворянине) страсть к морю увлекла юного Теодора Юзефа Конрада из-под опеки родных во Францию, к никогда прежде не виданному им морю, а столь же неодолимая тяга к совершенству привела его в Британский торговый флот — вершину тогдашней судоходной иерархии. Сказав свои первые слова на английском в 19 лет, в 36 он опубликовал в Англии первый роман, после чего покинул капитанский мостик ради по-настоящему звездной литературной карьеры. Именно Джозефу Конраду (под этим псевдонимом он вошел в историю мировой литературы) было суждено стать первым англичанином на обложке американского журнала Time, каждая его книга вызывала бурю полемики, а высокомерный Редьярд Киплинг называл его — иностранца, до конца жизни говорившего с чудовищным славянским акцентом, — «первым среди нас».

Однако если вы надеетесь найти в «Личном деле» подробное и связное изложение удивительной судьбы писателя, то надеетесь вы напрасно: этот 150-страничный текст написан не как каноническое жизнеописание, но скорее по методу свободных ассоциаций. Начиная говорить о своих непростых и эмоционально наполненных отношениях с чужим языком («Если бы я не писал на английском, я не писал бы вовсе»), Конрад незаметно соскальзывает в историю своей семьи, а после фокусируется на удивительной биографии двоюродного деда — бывшего офицера наполеоновской Великой армии. Фигуры отца — борца за независимость Польши, и рано умершей матери остаются почти призрачными, безликими, зато странный европеец, встреченный автором на Борнео и ставший прототипом героя его первого романа «Причуда Олмейера», выписан максимально подробно и выпукло. Стартовав с рассказа о соседке, бесцеремонно вторгшейся в писательскую келью и едва не погубившей плоды трехлетних трудов, повествование перетекает к осмыслению профессии критика (эта тема, похоже, волнует писателя особо — он возвращается к ней неоднократно), а дальше и вовсе делает неожиданный финт и устремляется к биографии любимого пса, подаренного его сыну старым эксцентричным другом…

Однако не стоит думать, будто «Личное дело» — отлитый в слова хаос: ничего подобного, это очень структурированная книга, просто привычную нам сюжетную структуру в ней заменяет интонация (сдержанная, ироничная, но полная внутреннего напряжения) и прихотливый, но вполне понятный изгиб мысли. И хотя заранее предугадать, по какому руслу двинется писательский рассказ о самом себе, невозможно, в каждый конкретный момент траектория этого русла не вызывает вопросов и недоумения.

Разительную противоположность текучему и аморфному «Личному делу» представляют собой также вошедшие в сборник рассказы — образцово стройные и безупречные с точки зрения традиционного сюжета и конструкции. Переживания мужа, покинутого женой — не то чтобы любимой, но привычной и необходимой, превращаются в текст, в котором под тонкой корочкой английской невозмутимости бушует адское пламя непроговоренных и неотрефлексированных страстей («Возвращение»). Обманчиво безопасная афера со страховкой корабля оборачивается горькой и бесплодной драмой («Компаньон»). Роковая и необратимая случайность делает из мирного работяги-механика сначала анархиста, а потом — убийцу («Анархист»)… Тончайшая, ручной выделки проза Конрада заставляет вспомнить избитую мантру «такого больше не делают», которая в данном случае выглядит уместной как никогда.

Ну, и конечно, отдельного упоминания заслуживает работа команды под руководством Дмитрия Симановского (в работе над сборником принимали участие несколько десятков человек). Все вместе они сумели найти и собрать малоизвестные тексты Конрада, перевести их в единой манере, снабдить комментарием и интереснейшими приложениями, рассказывающими об отношениях писателя с языком, Россией, постколониальной идеей и прочими важными для понимания его творчества вещами. Словом, выдающаяся проза в великолепном обрамлении, и заявка на, увы, не существующую в России награду «за героизм в книгоиздании».

Источник

Салман Рушди написал новую книгу. В «Золотом Доме» автор«Детей полуночи» и «Прощального вздоха мавра» продолжает исследовать тему самоидентификации и примеряет её к постоянно меняющемуся современному миру.

Историю рассказывает наблюдатель. Житель престижного района Нью-Йорка Рене мечтает написать сценарий и снять фильм. В поисках Сюжета с большой буквы он наблюдает за жизнью, кипящей в соседнем доме. Туда не так давно въехала загадочная семья: отец по имени Нерон Голден и три его сына, каждый со своими странностями. Одни скелеты так и выпадают из шкафа, другие Рене приходится тщательно искать, но он молод, бесстрашен, увлечён и ведёт эти поиски с завидным рвением. В какой-то момент наблюдатель погрузится в жизнь семьи Голден настолько, что выбраться назад уже не сможет. Но это произойдёт позже.

Кто же такие Голдены? Нерон и его сыновья Петроний, Аполлон и Дионис явно живут под псевдонимами. У них блестящий английский, но они точно не из этих мест. И наконец, каждый из них ежеминутно борется с собственными демонами, а те один другого злее. У старшего, Петрония, которого любовно называют Петей, синдром Аспергера, что, впрочем, не мешает ему блистать умом. Апу – богемный художник, весёлый и неуёмный. Самый младший – бастард Дионис, чьё имя усекается до буквы Д., – выдаёт во внешности и повадках что-то женское и никак не может определиться с собственной сексуальностью.

Рене – любопытный интеллектуал, он буквально помешан на кино и постоянно вовлекает читателя в угадывание аллюзий и отсылок. Без сомнения, истинные киноманы прочтут «Золотой дом» с отдельным удовольствием. Книга вообще, как это всегда у Рушди, насыщена и даже перенасыщена реминисценциями, цитатами, отсылками к достояниям литературы и культуры разных стран и разных эпох. Роскошество дома и жизни Нерона Голдена спорит с пышностью самого текста. Цветистости слова вторит зов Востока, который слышат, кажется, все герои.

Здесь всё и сразу – политика, любовь, потеря, преклонение перед прекрасным и уродство красоты, слишком далеко зашедший поиск национальной и личной идентичности, тяготы и радости отцовства и, разумеется, горячий привет Трампу, куда же без него. Нерон, в какой-то момент возводящий молодую русскую любовницу в статус законной жены, обретает клоунские черты, а позже автор выводит нового президента в образе Джокера. Так быстро и точно реагировать на изменения современного мира, снимать самые свежие сливки действительности – это надо уметь.

Проза вроде «Золотого дома» хороша своей многослойностью. Она как кипящий бульон – движется, булькает, на поверхности показывается то одно, то другое. Из этого многообразия искушённый читатель может придирчиво выбрать именно ту тему, которая у него болит, будь то потеря своих корней, справедливость мироустройства или размышления о природе предательства. А ещё можно прочитать эту историю просто как историю, простую и красивую, как старинная притча. Жил-был на свете Нерон Голден, и было у него три сына...

Источник

Публикационный ажиотаж, связанный с текстами Сальникова, после премиального успеха романа про Петровых в гриппе был неизбежным и предсказуемым. Сначала вышел в виде самостоятельного издания роман «Отдел», написанный до «Петровых» и несколько лет остававшийся исключительно достоянием журнала «Волга». Пока перечитывали «Отдел», та же «Волга» представила новый роман уральского писателя — «Опосредованно», пришедшийся впору и «Редакции Елены Шубиной». Роман о стишках? Логично спросить, где тогда стишки? Они также не замедлили материализоваться: вот — издательство Livebook, вот составитель — Яна Кучина. Да, тираж книги «Кот, лошадь, трамвай, медведь» на фоне прозы не очень внушительный — 1 500, но для поэзии полторы тысячи экземпляров — бесспорный успех и заявка на изменение статуса автора с «для ценителей» на «для широкого читателя».

В избранное Сальникова вошли тексты, охватывающие более пятнадцати лет жизни автора, и довольно масштабно представляющие его как поэта. Здесь есть ранние стихи нижнетагильской поры, созданные не без влияния учителя целой плеяды тагильских — и в начале 2000-х молодых — поэтов Евгения Туренко. Существенный пласт — тексты из предыдущего сборника «Дневник снеговика», выпущенного в 2013 году нью-йоркским издательством Ailuros Publishing (которое является частной инициативой еще одной ученицы Туренко Елены Сунцовой). Наконец, весомая часть — стихи последних лет, в том числе ранее опубликованные в подборках 2015–2016 годов в журналах «Урал» и Homo Legens. «Кот, лошадь, трамвай, медведь» — вполне себе целостное высказывание, несмотря на протяженную хронологию, которая позволяет при определенном наведении резкости на объект, подразумевающем чтение других книг автора, разглядеть два разных поэта Сальникова — условно раннего и условно зрелого. А потому возможный разговор о творческой эволюции поэта отменяется: перед нами не избранное в академическом смысле, но явная попытка создания поэтического бестселлера, собрание самого ударного в расчете на читательский спрос.

Подобная издательская стратегия не нова — так выходили и выходят многие книги — от Дмитрия Быкова и Веры Павловой до Дмитрия Воденникова и Всеволода Емелина. Но поразмышлять, что же в текстах Сальникова, долго существовавшего в герметичном пространстве элитарной поэзии, может отвечать запросам большого количества читателей, очень даже интересно.

И здесь кажутся важными несколько моментов. К примеру, стоит заметить, что Сальников — по крайней мере, в зрелом периоде творчества — просодически наследует Бродскому, поневоле ставшему одним из современных литературных поп-идолов. Бродский — озвучу общее место — сконструировал модель поэтической речи, как бы обреченной на успех и при том погубившей многих поэтов, попытавшихся освоить эту модель и заставить работать на себя. Модель осваивалась, но работала всякий раз довольно криво. Однако в случае Сальникова узнаваемые в своей совокупности и растиражированные «бродские» приемы — отстраненная, эпическая интонация, неклассические мелодика и ритмика, анжамбеманы, щедрое использование тропов и языковой игры, интертекстуальность, предметность, редуцирующая субъекта, даже постромантическая мизанторопия — имеют значение не сами по себе, но становятся, скорее, основой для авторских поэтических надстроек, для приращения смыслов. Повод для высказывания в таком случае может быть любым, первостепенны смысловые пуанты.

Лохматая собака стоит вопросительно возле ворот
Тепличного хозяйства, открытого в глубину,
Нет никаких теплиц, только глинистый поворот,
Все это одновременно идет ко дну.
Дождь при этом движется вверх и вниз,
Первая и последняя жизнь среди полумрака
Подносит палец к губам, произносит «тсссс» —
Рыжая, как глина, серая, как дождь, рыжая и серая, как собака.

В целом Сальников предельно предметен и визуален. Подозреваю, что тексты из книги «Кот, лошадь, трамвай, медведь» имеет смысл смотреть как фильмы, при желании — отмечать для себя самые яркие кинематографические эффекты: замедления, остановки, ретроспекции.

Как это обычно бывает, совсем без подруг
Или с каким-то подобием общей жены
Молчаливые мужчины неподвижно стоят вокруг
Пивного ларька, и лица у них красны,
Как у ирландских киноактеров. В свете таких замут,
Если движешься мимо, невольно становишься злей —
Они киноактеры, но не помнишь, как их зовут,
И не можешь припомнить хотя бы одну из ролей,
И в итоге мучаешься, и проходит несколько лет,
А когда оглядываешься, то видишь, что они продолжают стоять,
Задумчиво нахмурившись, смотрят тебе вослед —
Артхаусных финно-угров пытаются вспоминать.

Привлекательным для гипотетического читателя бестселлеров может оказаться и то, что стихи Сальникова энигматичны, их надо разгадывать, расшифровывать. Условием для расшифровки является знание современной поп-культуры, особенно кино, а также набора бытовых реалий российской жизни — довольно расхожий читательский багаж. Дополнительная опция — интертекст, тем, кому она доступна, общий поэтический квест кажется только занимательнее.

Наконец, еще один важный момент. Заснеженность, ледяной холод пространств, заставленных странными объектами и заселенных маргиналами, ощущение персонального ада — Сальников брутален не только в прозе. Скорее, в романах он повторяет то, что было артикулировано в поэтических текстах. Брутальность делает необязательными любые маски, она обнажает симулятивность описываемого порядка вещей. Однако это не контркультурный вызов, голос улицы, как у рэперов, также зачастую работающих с брутальностью, но позиция автора, исходящая из многих знаний и многих печалей, причем принципиально негромкая. Это то спокойствие, которое в условиях длящейся катастрофы и порождает отстраненное, но прозекторское зрение.

Поезд стихосложения идет по холмам домой,
Оглядывается, но снегопад забеляет огляд,
Поезд состоит из разных вагонов — один голубой,
Другой самоубийца, еще один — психопат,
Есть вагон, сочетающий все эти черты,
Есть вагон, не сочетающий ни одной,
Единственная аналогия этому — цветные коты,
Одинаково полные темнотой.
Пассажир поднимает сонную голову — даль пуста,
И это не что иное, как внешний вид
Нынешней всегдашней иронии, которая как с куста,
При том, что куст полыхает и говорит.

Что дальше? Попадет ли Сальников в условный круг «живых поэтов», займет ли место в поп-топах, где обитают ныне сетевые поэты, будет прочитан в очередной раз только поэтами? Загадывать наверняка не стоит. Потому как, вопреки сказанному, Сальников — поэт не для многих. Точно — для тех, для кого выход каждого его сборника — большое событие.

Источник

"Джонатан без поводка" – книга про собак примерно до той же степени, что и, например, бестселлер "Марли и я". То есть да, там есть много интересного о четвероногих друзьях, и все их владельцы с удовольствием почитают о том, как разглядеть в питомце глубокий и многогранный характер. Написано всё легко и невероятно смешно. Но на самом деле книга, конечно же, про людей. А точнее – про одного парня, который по-своему похож на каждого из нас.

Джонатану 22 года, он недавно окончил художественную школу и уже работает младшим копирайтером в хорошем агентстве. У него своя квартира и девушка модельной внешности по имени Джули Корморан. Но почему-то его жизнь порой представляется ему «в виде кадров комикса с эксцентричными героями».

Джонатан, кажется, не очень уверен в том, можно ли его назвать по-настоящему взрослым. Есть ли в его жизни цель и смысл? Да что уж там, он даже в своей красотке-девушке не очень-то уверен. Честно говоря, Джонатан одинок.

«И как он вообще здесь оказался? Ведь всего несколько минут назад он был ребёнком, ездил на велике в школу, собирал коллекцию комиксов, делал уроки и смотрел телевизор. Да, его не миновали ловушки взрослой жизни, но они не так сильно повлияли на его внутренний мир. Реальная взрослая жизнь, конечно, существовала, но она была столь же далека и недостижима, как планета Уран. Он не понимал, как люди взрослеют и зачем. Жизнь со взрослыми потребностями казалась ему невыносимой. «Вот посмотрите, я всё время работаю. Вот моя красивая подружка. Посмотрите, как я меняю еду на деньги. Полюбуйтесь на моё давление».

Уезжая на полгода, брат уговорил Джонатана приглядеть за своими собаками – бордер-колли по имени Данте и спаниелем Сисси. Но очень скоро становится понятно, что за Джонатаном самим хорошо бы приглядеть.

Молодой человек, стремясь соответствовать ожиданиям окружения, изо всех сил старается повзрослеть. Как вообще это происходит с людьми? Становишься ли ты взрослым по достижении определённого возраста – автоматически, за одну ночь? Джонатан решает повзрослеть одним отчаянным рывком, и собакам эта идея не кажется блестящей (нам тоже).

Мег Розофф известна как автор книг для подростков. Её дебютный роман "Как я теперь живу" моментально стал бестселлером молодёжной прозы. С помощью «Джонатана без поводка» Розофф выбирается из этого небезынтересного, но довольного опасного для талантливого писателя жанра. «Джонатан» становится переходным звеном – технически книга пока не про взрослых, но уже и не про детей.

С одной стороны, Розофф описывает мысли типичного кидалта, а с другой – даёт славный рецепт взросления. Забота о собаках перерастает в заботу о себе, беспокойство о том, достаточно ли счастливы четвероногие друзья, становится первым шагом к вопросу «А достаточно ли счастлив я?».

Вывод напрашивается сам собой: пусть ты читаешь комиксы и носишь футболку с джинсами, но как только берёшь ответственность за собственное счастье – ты становишься взрослым.

Источник

Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович и главный редактор книжного сервиса Storytel Анастасия Завозова обсуждают роман воспитания и признают, что без Бахтина не разобраться. Как менялся жанр от античной «Киропедии» до young adult? Почему классический роман взросления появляется только в XIX веке и в чем заслуга Диккенса? Почему сегодня в романе воспитания главным героем может быть не только ребенок, но и столетний старик?

Что почитать:

• Джо Уолтон, «Среди других»
• Уилла Кэсер, «Моя Антония»
• Вадим Шефнер, «Сестра печали»
• Джанет Уинтерсон, «Не только апельсины»
• Тама Яновиц, «На прибрежье Гитчи-Гюми»
• Элизабет Боуэн, «Смерть сердца»

Чтение — один из базовых навыков в изучении английского языка. С его помощью вы можете развивать свой словарный запас, а также навыки грамматики. Именно чтение помогает разнообразить язык, делает его более красивым и сочным. Но для того, чтобы чтение литературы на английском приносило не только удовольствие, а и реальную пользу, нужно придерживаться некоторых правил.

Как выбрать книгу на английском

Прежде чем учиться правильно читать книги, нужно сначала их выбрать. Это довольно просто, но лучше потратить час-два на подбор действительно интересной и полезной книги, чем потом читать через силу.

Учитывать нужно всего лишь 3 пункта:

1. Автор книги должен быть носителем языка. Именно чтение в оригинале даст максимум пользы. Дело в том, что вы будете воспринимать живой и натуральный язык, без искажений от переводчика.

Рекомендуем проверять этот пункт отдельно, ведь по имени писателя не всегда можно догадаться, откуда он родом. К примеру, Кадзуо Исигуро — это носитель английского, несмотря на то, что он родом из Японии. Так что его произведения вполне можно читать и для прокачки языка.

2. Читайте то, что вам интересно. Интерес поддерживает высокий уровень мотивации обучения, поэтому гарантирует результаты в 2-3 раза выше, чем при работе со стандартными текстами. При этом литература может быть абсолютно любых жанров: от женских романов до ужасов и мистики. Главное, чтобы книга вам действительно нравилась.

3. Выбирайте объем книги, исходя из ваших знаний языка. Ученик с уровнем Advanced может без особых проблем осилить роман на 800 страниц, а вот для Intermediate нужно объем поменьше, ведь на чтение одной страницы у него будет уходить гораздо больше времени, чем у продвинутого ученика.

Для начальных уровней английского мы рекомендуем небольшие повести и рассказы. Но при желании можно выбрать ту книгу, которая вам нравится. Главное, чтобы хватило силы воли дочитать ее до конца.

Небольшие рассказы — объемом до 20 страниц — можно найти, например, на сайте Short Stories. Просто выбирайте любимый жанр, кликайте на историю и читайте.

В среднем ученик уделяет чтению английских текстов 27,5 минут за одно занятие. Что в пересчете на день составляет 12 минут —это внутренняя статистика портала EnglishDom. Чтение занимает от 30% до 50% всей длительности занятия. Поэтому повышение его результативности будет положительно влиять на общие результаты и скорость их достижения.

Как читать, чтобы чтение было полезным

1. Записывайте незнакомые слова

Есть несколько хитростей, как можно запоминать лексику, устойчивые фразы и интересные конструкции:

• Выписывайте неизвестные слова на поля. Идеально, если вы не хотите отрываться от сюжета книги. В процессе чтения смотрите только значения тех слов, без которых невозможно понять смысл предложения. Остальные оставьте на потом.
• После чтения уделите немного времени работе со словарем. Поищите значение неизвестных слов и добавьте их в словарь. Мы рекомендуем искать не в англо-русских, а в англоязычных толковых словарях. К примеру, в Oxford Dictionaries. Ведь таким образом вы узнаете не только значение самого слова, но и его описание на английском.
• Занесите новую лексику в онлайн-словарь для дальнейшей проработки. Лучше всего подходят интерактивные словари со специальной системой повторений лексики. К примеру, словарь EnglishDom. Записываете новые слова и повторяете их каждый день, до тех пор, пока не запомните их полностью. Словосочетания и интересные фразы рекомендуем выписывать целиком, в контексте. Так они лучше запоминаются.

Аугусто Гофредо Авельянеда де ла Гардо, чье цветастое имя все сокращают до лязгающего А.Г., — испанский диктатор, который строит свою жизнь будто по учебнику «Как стать просвещенным диктатором»: благородные цели, суровые средства, уважительная безжалостность к врагам, безжалостная любовь к собственному народу. К сожалению, Аугусто невовремя угораздило ввязаться в мировую заварушку, вступив в союз со своими итальянским и немецким коллегами. Когда война завершается, немец пускает себе пулю в лоб, итальянца подвешивают на Пьяццале Лорето, а вот испанца решают пощадить в назидание потомкам. Следующие четверть века Аугусто будет колесить в клетке по родной стране, наблюдая, как ненависть его подданных сменяется равнодушием, и проверяя на прочность собственное душевное здоровье.

Большая часть романа — описание мытарств А.Г., который после переворота служит живым назиданием: вот что будет, если плохо себя вести и расстреливать людей по подвалам. Крокодил Гена работал в зоопарке крокодилом; А.Г. трудится в бродячем зоопарке сверженным диктатором. Аугусто избегает смерти, но получает нечто похуже: сперва унижение, потом забвение, и поверх всего этого — невозможность самостоятельно прервать эти гастроли. Диктатор, хомячком посаженный в клетку, носится по колесу сансары, а остановить его ему разрешат, только когда он будет готов уйти достойно, искупив свою вину. И когда народ будет готов с ним попрощаться.

Самый изящный трюк, который удается провернуть Ставецкому в «Жизни А.Г.», — это написать историю о диктаторе, которая не будет ни апологией, ни обличением. Почему‑то так выходит, что скажи хорошее или плохое слово о Сталине — и тут же придут люди, готовые с пеной у рта доказывать, что ты не прав. Что Сталин — даже Муссолини в 2019 году не покритикуешь спокойно. Чтобы оградить литературу от идеологии, Ставецкий старательно растушевывает связи своего выдуманного мира с реальным: Гитлер остается неназванным, Муссолини — тоже (впрочем, его фамилия достается толстоватому мопсу), Сталин и Берия посещают сюжет только в образе одноименных транспортных кораблей. Сам же А.Г. занимает место Франко, заимствуя имя у Пиночета. Результат — поразительный: являясь по факту русским романом в жанре альтернативной истории, «Жизнь А.Г.» стоит в стороне и от русской прозы, и от фантастики.

В отзыве на обложке книги Ольга Брейнингер широкой рукой проводит родственные связи между романом Ставецкого и книгами Маркеса с Кортасаром. Этому сравнению сразу не очень-то веришь: все же испанская и латиноамериканская проза не ближе друг к другу, чем английская и американская, тоже объединенные языком и разделенные океаном. И точно: стоит приглядеться, начинаешь видеть в романе совсем другие корни. Разгадку можно нащупать уже в одном из имен главного героя — Авельянеда: оно напоминает об Алонсо Фернандесе де Авельянеде, который написал контрафактный сиквел сервантесовского «Дон Кихота». Потяни за эту ниточку — и клубок разматывается. Вот и ветряные мельницы: когда дела на фронте идут плохо, генерал Рохо в шутку советует мобилизовать их в качестве орудий, а А.Г. рассеянно принимает этот совет. Вот и Санчо Панса — еврей-скрипач Сегундо — c порога заявляет: «Хочу быть вашим оруженосцем».

И самое главное — идеалы. А.Г., в отличие от того же Гитлера, не жаждет мирового господства. Он грезит о Кортесе и Писарро, о духе старой Испании, о покорении дальних земель и даже других планет. Кто виноват, что на пути к идеалам не обойтись без жертв? Поэтому, наверное, так легко проникнуться сочувствием к Аугусто Гофредо Авельянеде де ла Гардо: это всего лишь Дон Кихот, пришедший к власти. Но это и предостережение: милый и смешной Дон Кихот во главе государства, увы, непременно окажется диктатором.

Источник