Блоги

Криминальную серию австралийки Керри Гринвуд о мисс Фишер начинали переводить несколько лет назад, а теперь продолжили — вслед за романами другой австралийки, Дженнифер Роу. Что же представляют из себя эти романы? На родине писательницы их даже экранизировали — стало быть, определенные деньги в раскрутку были вложены. Но выдюжит ли мисс Фишер супротив мисс Марпл? Или хотя бы супротив Верити Бердвуд из романов той же Роу?

Первая половина «Крови и зрелищ» внушает оптимизм. Для начала нас угощают убийством в почти что запертом помещении: хозяйка дома сдает комнаты жильцам, и под самой крышей ютится цирковой артист мистер Кристофер, найденный в один прекрасный день убитым. Окно мансарды открыто, но забраться туда мог разве что акробат, а единственная в доме представительница этой профессии — женщина хорошая и душевная. Да и мотив убийства совершенно непонятен, так что завязка достаточно многообещающая. И пока полицейские работают над этим делом, к очень богатой молодой леди Фрайни Фишер заявляется еще одна компания артистов — их цирк, дескать, в последнее время преследуют несчастья, смахивающие на систематические диверсии. Эта завязка, может быть, не так впечатляет — но тоже достаточно перспективна. Мисс Фишер решает внедриться в цирк под видом бедной девушки, мечтающей стать наездницей; хотя роман достаточно невелик, сюжетных линий здесь целых три (о третьей чуть позже), так что внедрение состоится только к середине романа — и обернется крахом. Нет, читатель узнает всю подноготную двух странных дел, никаких неясностей в финале не останется. Но начинаешь понимать, почему Кристи сделала мисс Марпл старой девой: мисс Фишер в цирке и вокруг него занимается не столько расследованием, сколько выяснением сравнительных достоинств циркового клоуна и околоциркового цыгана — и приходит к выводу, что оба лучше. До полиандрии дело не доходит лишь постольку, поскольку Фрайни вообще существо, не созданное для семейной жизни.

Третья сюжетная линия связана с выяснением отношений между двумя мельбурнскими бандами. Ее развитие приводит к тому, что, прочитав половину романа, мы сами сможем понять мотив убийства мистера Кристофера и его связь с диверсиями в цирке. Кроме того, в обоих расследованиях фигурируют крайне неприятные типы, которых заподозрит абсолютно любой, сколь угодно простодушный, читатель. И именно они — вот неожиданность! — оказываются главными злодеями.

Разгадка убийства в полузапертой комнате оказывается не то чтобы неудовлетворительной, а скорее… детской, словно ее придумывали не в 1990-е годы, а примерно двумя веками ранее. Есть серьезные претензии и к финальному объяснению: каким образом главному злодею удалось завоевать себе авторитет в криминальной среде? И неужели тайно протащить в тюрьму труп — это действительно самый простой способ решить ту задачу, которую поставил перед собой преступник?

Впрочем, Керри Гринвуд это не интересует. Для нее гораздо важнее, чтобы Фрайни Фишер обрела мимолетное счастье с двумя своими мимолетно любимыми мужчинами; чтобы несправедливо заподозренная в убийстве акробатка стала опорой для своей новой подруги из низов общества; чтобы мы все дружно посочувствовали несчастной мисс Янгер, любившей убитого мистера Кристофера. В общем — важно все, кроме, собственно, сюжета. Так что если вам позарез хочется почитать что-то более или менее детективное об Австралии — читайте Дженнифер Роу. В противном случае придется согласиться с бесподобным П. Г. Вудхаузом: «…Хуже всего то, что в девяноста шести [детективах из ста] есть девушка и любовь».

P.S. С прискорбием вынужден добавить, что переводчик оказался конгениален роману: одна и та же змея у него оказывается то удавом, то питоном, один и тот же герой — то Самсоном, то Саймоном, одна и та же пьеса — то «Троянками», то «Троянскими женщинами», «I see» переведено как «Я вижу»… Стоит ли продолжать?

Источник

Сначала Стивен Кинг предлагает читателю классический полицейский детектив из серии «убийство в маленьком городке». Во Флинт-Сити, где все друг друга знают, идет бейсбольный матч. На трибунах – полгорода, на поле команду подбадривает обаятельный тренер Ти, любящий муж и заботливый отец двух дочек. В его команде – половина проживающих во Флинт-Сити мальчишек, даже сын инспектора Андерсона. Собственно, именно поэтому Ральф Андерсон принимает решение арестовать Терри Мейтленда прямо на поле. Инспектор видел тело зверски убитого подростка, результаты экспертизы ДНК, говорил со свидетелями и не сомневался, что тренер Ти виновен. Вот только у Мейтленда железное алиби.

Кинг, опытный манипулятор и психолог, превращает полицейский детектив в психологический, показывая, как рушатся семьи, меняется вера и ломаются убеждения. А когда читатель с головой погружается в расследование, «король хоррора» сгущает краски и добавляет мистику. Андерсону помогает с расследованием сыщик агентства «Найдем и сохраним» – мисс Холли Гибни. Ее читатели знают по трилогии про Мистера Мерседеса («Чужак» оказывается спин-оффом трилогии о детективе Билле Ходжесе).

Кинг несколько увлекся критикой Трампа и прочими бытовыми мелочами, из-за этого финал получился смазанным, но психологизм героев, динамичность сюжета и жутковатые подробности компенсируют неправдоподобную развязку. Словом, это добротный Стивен Кинг с гарантированной дозой читательского удовольствия. А HBO уже выкупил права на экранизацию и готовит десятисерийную адаптацию «Чужака» с Беном Мендельсоном в главной роли

Источник

История японской спецслужбы как хранилище фантастических сюжетов.

В книге историка спецслужб Ричарда Дикона не стоит искать всю правду о японской секретной службе — хотя бы потому, что вряд ли она в полной мере доступна в открытых источниках. Но интересного, тем не менее, здесь можно узнать немало — даже такого, что узнать читатель и не предполагал.

С одной стороны, Джордж Дональд Кинг Маккормик (таково настоящее имя британского журналиста и автора биографии Джека Потрошителя, работ из истории китайской, русской, израильской и прочих разведок) мог бы точно выиграть приз в конкурсе на самую пламенную любовь к объекту исследования. Японская разведка для него — самая успешная, эффективная, креативная и прочая, прочая в мире, одна сплошная success story. «Его мнение разделяют далеко не все!» — удивится читатель и — будет прав (каждый, хоть немного знакомый с ведением дел в Японии, уж точно знаком с иерархическим формализмом и бюрократической зарегламентированностью этой страны, поэтому о предоставлении военной спецслужбе права на свободу действий нечего и мечтать). Японцы практически разгромили Америку в Перл-Харборе (и были крайне учтивы, сообщив о войне в завуалированных формах восточной вежливости за полчаса до начала бомбардировок), Зорге вели с самого начала, могли обменять на кого-то в тюрьме и после казни отправляли от его имени дезу — лишь пара примеров из общеизвестного.

В этой пылкой апологии достается, как уже понятно, не только Штатам, но и родной Англии. Про Россию/СССР читается вообще крайне «актуально» — будто случились Скрипали и газеты Соединенного Королевства расчехлили самые крупнокалиберные орудия, не использовавшиеся со времен холодной войны, решив разнести всех отечественных медведей на кусочки. Книга в целом производит такое впечатление, будто начитывал/изыскивал для нее автор очень долго, а написать решил в ночь накануне дедлайна — сопутствующего материала много, и подан он для жанра «аналитической записки» довольно хаотично. То речь о разведке, то о войнах Японии, то несколько глав об отношении к политике японского промышленного шпионажа, то о том, что в Китае и Японии доносительство ради блага нации считается делом весьма благородным… К сожалению, и переложение с английского известным переводчиком с японского А. Фесюном не оказалось в руках бдительного редактора и корректора — калькированные обороты, банальные перестановки букв и зачастую удвоенные запятые/точки тут встречаются через страницу.

Между тем имеющий мужество продраться через все эти на ходу состряпанные агитки будет вознагражден историями совершенно упоительными. Вот, например, сюжет, что у нас не на слуху даже при всем конспирологическом внимании к этому вопросу — западные страны и, дескать, особенно японцы серьезно продумывали план спасения царской семьи перед ее ликвидацией. Японцам было проще общаться с монархической же страной, плюс чисто японская специфика — они испытывали некоторую вину за то, что во время визита в Японию Николая II чуть не убил местный фанатик, а за свое благородное дело надеялись на вознаграждение в виде территориальных уступок. Император Японии даже ассигновал на это дело 75 000 долларов — и готов был выделить еще! Или общая красная линия, проходившая в непосредственной близости от японских спецслужб, — параллельно им действовали различные частные (но поддерживаемые государством) тайные общества, осуществлявшие те же функции шпионажа — одно «Общество черного дракона» чего стоит. А кто на них работал — тут уж просто сюжет для фильмов Тарантино или Кар-Вая.

«Если Доихара стал легендарной фигурой, которую пресса именовала "маньчжурским Лоуренсом", то одна красивая девушка-агент, находившаяся у него на службе, упоминалась в некоторых газетах как "маньчжурская Жанна д'Арк"». Местная Мата Хари родилась в Китае, была удочерена японцем, слыла ослепительно красивой, предпочитала переодеваться мужчиной, а малолетнего китайского императора Пу И «склонила» на свою сторону, якобы подбросив ему в постель змею. Как тут не вспомнить еще одну японскую агентессу в Китае, очаровательную Ногами, которую в европейских сеттльментах Шанхая прозвали Королевской Коброй.

Фантастических сюжетов для фильмов жанра альтернативной истории в хронике кэмпэйтая множество. То японцы поставляли — вместе с проститутками из семей русских эмигрантов — в китайские бордели сигареты с опиумом и героином для развязывания языков клиентов, то серьезно рассматривали вопрос о том, чтобы принять в так называемой Великой восточноазиатской сфере сопроцветания, на территории аннексированной Маньчжурии, еврейских беженцев из нацистской Германии, дав им даже автономию… Но, видно, Доихара-сан с Коброй недоработали.

Источник

Удивительная история приключилась с Иваном Путилиным. Наверное, это единственный реально существовавший сыщик, тени которого до сих пор не дают покоя литераторам.

В самом деле: еще до революции под именем Путилина выходили очерки, описывавшие его подлинные — или якобы подлинные — дела. Потом — все еще до революции — его взял в оборот Роман Антропов, превративший Путилина в русский вариант Ната Пинкертона. Относительно недавно — тут снимаю шляпу — до Путилина добрался Юзефович, трилогия которого в литературном отношении представляет наибольший интерес. Совсем недавно в произведениях Валерия Введенского появился сыщик Крутилин, некоторые истории с участием которого любопытны если не в стилистическом, то в чисто детективном плане. А вот теперь о Путилине пишет еще и Игорь Москвин.

Его книга «Убийство в Невском переулке» — это сборник, состоящий из небольшой повести, названной почему-то прологом, романа про тот самый переулок и еще одной повести, которая косвенно связана с сюжетом романа, так что действительно имеет некоторое право считаться эпилогом к нему. Ни одна из этих трех вещей не имеет отношения к детективу: перед нами образы полицейского жанра, когда загадка отсутствует, а акцент делается на процедуре расследования преступления. Сыщик Путилин появляется достаточно часто, но его заслуги в раскрытии злодейств нет: он организует и направляет своих сотрудников, действует достаточно здраво, но ничего слишком умного не предпринимает.

---

Наверное, реальные следователи именно таковы — но одно дело реальность, а другое — развлекательная литература.

---

Вообще Путилин вышел у Москвина каким-то бледным; все-таки недостаточно взять реальное лицо — надо еще представлять себе (или просто выдумать), каким это лицо было, и дать возможность читателю увидеть его именно таким.

Да и в целом положительных героев этой книги трудно назвать гигантами мысли; долгий и ненужный разведывательный визит двух путилинских помощников в поместье главного преступника, несмотря на все комплименты автора, оставляет впечатление топорной работы, и лишь то, что преступники полностью конгениальны сыщикам, мешает им (преступникам)скрыться заблаговременно.

Большой ошибкой Москвина стало и то, что в романе, занимающем большую часть сборника, он сразу же раскрывает нам некоторую часть информации, которую стоило бы попридержать до тех пор, пока ее не обнаружат полицейские. Поэтому на протяжении примерно сотни страниц мы вынуждены наблюдать, как сыщики думают и гадают о том, что мы знаем наверняка. (И не надо вспоминать Коломбо и доктора Торндайка — в обоих этих случаях авторы все равно умеют нас удивить, хотя мы, казалось бы, уже знаем всю подноготную преступления. Москвин — не умеет.)

---

Книга переполнена намеками автора на то, что он, дескать, изучал эпоху.

---

Вместо того чтобы бегло упомянуть о том, что Путилин читает газету (или и вовсе не упоминать — к сюжету это отношения не имеет), Москвин подробно эту газету цитирует. Столь же утомительны цитаты из официальных документов. Кроме того, многие читатели, встречая в полицейском романе несколько сюжетных линий, предпочитают, чтобы в финале (или просто в ходе расследования) они оказались взаимосвязанными; у Москвина этого не происходит. Некоторые эпизоды (например, о безумном юноше, который думает, что убил свою возлюбленную) не только не имеют отношения к основной истории, но и сами по себе не представляют интереса. Зачем они вставлены? Видимо, автору они показались занимательными. К сожалению, согласиться с ним трудно.

Незанимательность, собственно, и является главной бедой книги. Можно простить писателю корявый язык (а он, увы, именно таков) и бледных героев; можно, ожидая найти под обложкой детектив, удовлетвориться и полицейским романом, если он хорошо написан. Но так или иначе, искусство рассказа нам должны продемонстрировать; какие-никакие (желательно какие) неожиданные повороты сюжета должны присутствовать. Если же каждое событие читателем задолго предвидится и еще дольше развертывается, значит, автору стоит попробовать себя в другой области литературы, а то и за ее пределами.

Источник

Поразительный роман о жизни в современной Индии, о женской дружбе, вине, искуплении и принятии себя. Амита Траси, которая выросла в Мумбаи, написала изящный, горьковатый и нежный роман о трагедии и традициях своей страны. Рассказанная на два голоса девочками из разных каст история начинается в индийской деревушке в конце восьмидесятых. Главная героиня Мукта еще совсем мала, но скоро ей исполнится восемь, и она должна будет пройти обряд посвящения богине Йелламме, как делали все женщины в ее роду. Они метафорически называют себя «служительницами Богини» и «вечно счастливыми», но на деле эти женщины – просто храмовые проститутки, женщины для утех. «Наша судьба решается в ту секунду, когда мы рождаемся на свет». – «Какая еще традиция? Что решается? Что мы во имя Бога всю жизнь должны спать с разными мужиками? Что для Бога мы служанки, а для всех деревенских мужчин – жены?» Мать Мукты полна решимости не допустить такой судьбы для своей маленькой дочери, хотя она практически ничего не может изменить. И это поражает сильнее всего. Насколько же незыблемы до сих пор границы касты, даже сейчас, в ХХI веке! Пока в Америке гремят дела о харассменте и мужчины идут под суд даже за непристойные намеки в адрес подчиненных, в Индии, за которую Колумб принял ту самую Америку, женщины рождаются рабынями и никак не могут повлиять ни на свою судьбу, ни на судьбу своих дочерей. Тот же шоковый эффект производит книга Летиции Колумбани «Сплетение», где одна из главных героинь – неприкасаемая из индийской деревушки, чистильщица туалетов. Она собирает нечистоты руками, как ее мать и бабка, и не имеет права даже разговаривать с другими жителями деревни. Понимаете? Нечистоты. Руками. Сейчас, в начале двухтысячных годов!

Но вернемся к маленькой Мукте. В отчаянной попытке спасти дочь амма погибает, но ценой собственной жизни ей все же удается отправить девочку в Бомбей – Мукту забирает с собой врач, оказавшийся на месте смерти аммы. Он привозит девочку в свой дом, чтобы позже пристроить в приют, и Мукта оказывается в безопасности, в услужении у благополучного семейства, пусть и не очень богатого, но высшей касты. У девочки появляется даже первая в жизни подруга и названая сестра Тара, которая знакомит ее с совершенно другим, немыслимым для Мукты миром, где есть мороженое, книги, возможность учиться, английский язык. Условности, кастовые различия и прочие вещи, якобы «предначертанные судьбой», девочек не смущают: они становятся по-настоящему близки и нужны друг другу. «Но какое же это облегчение, когда в моменты смятения чувствуешь, что ты не один. Мы молчали, так что тишину нарушали лишь стрекот сверчков, шум машин где-то вдали и приглушенные всхлипы Мукты». Однако в семье Тары случается трагедия, и Мукта исчезает. Это исчезновение, тоска по подруге и неизбывное чувство вины не дают покоя Таре, которая давно живет в Лос-Анджелесе. И спустя десять с лишним лет Тара возвращается в Индию в отчаянной попытке узнать хоть что-нибудь о судьбе своей названой сестры.

Амита Траси написала «Небо цвета надежды», когда лично столкнулась с людьми, ставшими жертвами современной работорговли, что привело ее на работу в фонд, борющийся с этим явлением. Она посвятила свой роман «девушкам, подобным Мукте» со словами «пусть у каждой из вас будет друг, готовый вывести вас из тьмы». «Небо цвета надежды» – художественный, но не вымышленный рассказ о реалиях современной Индии, и он попадает прямо в сердце. Траси не давит на жалость и не выжимает слезы, пишет просто, образно и взвешенно, но получается очень личный роман, который еще долго отзывается в душе.

Источник

Рассказы историка Рут Гудман о быте во времена Тюдоров заставят сильнее ценить современные средства гигиены.

Всегда есть те, кто без устали повторяет, что раньше всё было не так. Люди были терпимей и уважительней. Никто не разбрасывался оскорблениями и не творил непристойности. Разврат и криминал пресекались на корню высокими моральными стандартами. Для тех, кто в это верит, историк Рут Гудман подготовила отличный ответ в виде книги «Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения».

Автора в первую очередь интересует социальная жизнь и домашний быт. Вместе с коллегами-историками Гудман сняла несколько документальных фильмов для BBC, в которых были воссозданы быт на фермах во времена Тюдоров, празднование Рождества в Викторианскую эпоху и будни аптеки середины XIX века.

В своих работах автор показывает, как в прошлом люди вели хозяйство, заводили семьи, ругались с соседями и отводили душу в пабах после тяжёлого рабочего дня. Это первая книга Рут Гудман, которую перевели и издали на русском языке, и она стала долгожданной радостью для всех, кого завораживает эпоха Возрождения. Однако не стоит ждать от неё историй о великих подвигах и безупречном церемониале или о бережном отношении к культуре и возвышенных речах:

Добро пожаловать в век плохого поведения. Забудьте рассказы о великих и добрых: это история далеко не идеальных людей и их изъянов.

Правила, царившие в Англии в XVI–XVII веках, затронуты здесь лишь для того, чтобы показать, как они нарушались. Автор не стала присыпать факты сахарной пудрой. Каждая глава книги описывает свойственные людям пороки — оскорбительную речь, насмешки, грубые жесты, насилие, противные привычки и отвратительную гигиену тела. И всё это сдобрено картинками и гравюрами того времени для большей наглядности.

Тогда считалось вполне привычным выкрикнуть человеку, например, что у него какашка в зубах (а turd in your teeth). И в книге Гудман объясняет, откуда взялось столь дикое для нашего века оскорбление. А ещё учит на примере жителей Англии XVI века, как можно остроумно ответить на чьё-то агрессивное предложение поцеловать его в зад.

Однако автор отмечает, что некая утончённость в те времена всё-таки присутствовала. К примеру, когда человек хотел обвинить женщину в слишком легкомысленном поведении, он мог не использовать пошлые слова, а витиевато намекнуть, что муж у неё рогоносец, или сочинить весёлый стишок. А иногда для этого и слов не надо было — оскорблением мог служить даже особый вид поклона.

Нравится нам это или нет, но подобное поведение было свойственно людям во все времена. И если уж изучать историю, то полностью, а не только те моменты, которые показывают в романтических фильмах о королях. А ещё книгу Гудман стоит почитать для того, чтобы искренне порадоваться за себя. Достаточно ознакомиться со всеми прелестями женской гигиены того времени, чтобы оценить современный прогресс.

Источник

Анна Козлова — писательница, сценаристка сериалов для федеральных каналов, лауреат премии «Национальный бестеллер» в 2017 году за роман «F20». Ее новая книга «Рюрик» вышла в «Фантом-прессе», который специализируется на переводной литературе. Несмотря на название, сюжет нового произведения не связан с историей, Рюриком зовут попугая главной героини. О работе над книгой, отличии сценарной работы от писательской, обретении нового издателя и многом другом писательница рассказала в интервью «Прочтению».

— Как к вам пришла идея нового романа? Откуда вы вообще берете свои сюжеты — и, конкретно, сюжет «Рюрика»?

— Я всегда теряюсь, когда мне задают этот вопрос. Не потому что не могу ответить, а потому что ответ всегда уже, примитивнее и как-то обыденнее мыслей, которые у меня есть на эту тему. Сюжеты берутся отовсюду. Из разговоров, из статей, из постов, прочитанных в социальных сетях. Для меня вообще нет особой проблемы найти сюжет (если бы была, я бы, наверное, не смогла работать сценаристом), проблемой, скорее, является найти в себе силы отсечь все лишнее.

— Есть ли реальные прототипы у героев «Рюрика»?

— У всех героев всех книг мира есть реальные прототипы, так устроены люди и писатели, в частности. Писать о ком-то, кого ты не знаешь, невозможно. Другое дело, что я уже очень давно не пишу героев с кого-то «целиком» — это дело неблагодарное и, в общем, ненужное. Надо испытывать сильные чувства. Обычно я беру какие-то поразившие меня черты, случаи, о которых мне рассказывали, причем часто из жизни разных людей.

— Почему вы выбрали именно такое название? Не было ли боязни, что читатель как бы пойдет по ложному следу и будет ждать исторического повествования?

— Название такое, потому что Рюрик — главный герой этой книги и, в каком-то смысле, ключ ко всем событиям в ней описанным. Он — нечто, действующее из соображений чистой любви, выразитель чужой воли, которую считает своей, защитник той, кого не надо защищать. Рюрик — это символ вины, которую мы все пытаемся на кого-то переложить, но в глубине души понимаем, что это невозможно.

— Кто такой этот ваш ироничный рассказчик в «Рюрике» — это вы сами? Можно ли сказать, что это вы сами?

— Ироничный рассказчик — это книга, и она разоблачает себя в конце. Наверное, можно сказать, что это — я, но точно так же можно сказать и что я — любой герой этой книги.

— О чем вообще, по-вашему, получился «Рюрик»?

— О лицемерии, которое, как бомба, заложенная под фасадом всех прекрасных надежд. Об иллюзиях, в которые мы упорно верим, не желая признаваться самим себе, кто мы такие на самом деле. И о том, что, живя в иллюзиях, неважно «счастливой семьи», «честной профессии» или «святого материнства», мы живем в кредит, и жизнь однажды предъявит нам счет. И указанная в нем сумма нам не понравится.

— Расскажите, пожалуйста, историю обретения нового издателя. Не расстраивает ли вас, что приходится так часто менять издательство?

— Известный критик, радио- и телеведущий, а по совместительству мой друг Николай Александров, прочитав «Рюрика», предложил обратиться к Алле Штейнман, в издательство «Фантом-пресс». Мне эта идея показалась интересной, потому что книги «Фантома» я люблю и читаю. Так получилось, что Алле и главному редактору Игорю Алюкову роман понравился. Мы очень быстро договорились и стали работать над текстом. Никаких сожалений о смене издательства у меня не было. После позорного издания «F20» я прекрасно понимала, что никогда больше не буду сотрудничать с «Риполом».

— Как появилась идея для обложки романа? Нравится ли вам она?

— Она появилась коллективно, в результате застольной беседы в ресторане. Андрей Бондаренко (автор обложки) предлагал самые разные варианты, но мне все время чего-то не хватало: то ужаса, то саспенса. Мы встретились, я рассказала, какой я вижу эту обложку, и спустя короткое время мы пришли к единодушию.

— Хотите ли вы экранизировать «Рюрика»? Про «F20» вы говорили, что перенести его на экран без потерь не получится. А с «Рюриком» — получится?

— Перевести «Рюрика» таким какой он есть на язык кино, на мой взгляд, невозможно. Расчленить и экранизировать отдельные сюжетные линии — вполне. В любом случае, это не то, чем бы я хотела лично заниматься.

— Как скоро вы смогли переключиться с предыдущего романа на новый? Оба они очень динамичные, и читателю непросто от них оторваться — а легко ли автору?

— Мне понадобился год, чтобы приблизительно сформулировать основную конструкцию романа. Если бы Гете-институт совместно с LCB (Literarisches Colloquium Berlin) не предоставили мне творческую резиденцию в Берлине, я не знаю, сколько времени заняло бы написание «Рюрика». «F20» я писала шесть лет, выкраивая ночи, дни, часы из потока бесконечной сценарной работы. С «Рюриком» мне просто повезло, я получила время, в которое я могла просто писать роман, не думая о деньгах. Проблема для меня не в том, что мне тяжело «переключиться», если бы у меня была такая возможность, я сидела бы и писала книги, писала бы книги большего объема, чем «Рюрик» и «F20». Но за книгу, которую я пишу, неважно год или шесть лет, я получаю одну пятую гонорара за серию телесериала, которую я пишу от двух до трех недель. Такова реальность.

— Есть ощущение, что между романами «Все что вы хотели знать, но боялись поджечь» (2011) и «F20» (2017) проходит водораздел. Что происходило с вами между этими двумя текстами?

— Я начала работать в кино, это было новым, безумно интересным и захватывающим. В конце десятых годов литература была настолько никому не нужна, что я даже думала больше никогда к ней не возвращаться. Но не вышло.

— Вы говорили: «Больший отклик я получаю, когда произношу свои слова не со страниц книги, а с экрана телевизора» (2012, Известия). Ситуация осталась прежней? То есть, если забыть о «Кратком курсе счастливой жизни», «Садовое кольцо» дает больше реакции, чем «F20», или что-то поменялось?

— И да, и нет. Отклик на кино по-прежнему больше, чем на литературное произведение, но он короче. Его хватает как раз на то, чтобы получить ряд предложений на последующие проекты и чуточку подзадрать гонорар. Путь литературы в мире сложнее и медленнее. Только в этом году «F20» был переведен на датский язык, годом ранее на французский, кстати, книга будет презентована в сентябре на Парижском книжном салоне.

— Кого вы читаете? Много ли читаете современных авторов? Вы не раз отмечали, что в основном ориентируетесь на прозу европейских писателей — появились ли в последнее время в вашем поле зрения интересные книги современных российских авторов?

— Я по-прежнему читаю в основном переводную литературу, последнее время, правда, от Запада сместилась на Восток, прочла Мо Яня, Арундати Рой, Аку Курниавана. У современных российских авторов есть одна, но большая проблема — отсутствие сюжета, и меня как читателя это ужасно разочаровывает. Я ценю историю, то, как она подана, продумана и написана, а мнение автора о судьбе России и жизни, увы, нет.

Источник

Это либо случается, либо нет. Как правило, уже на втором, а то и на первом абзаце становится ясно, сможешь ты расслабиться и не думать о том, что изначально книга была написана на другом языке, или же тебе так и не дадут забыть, что перед тобой перевод. В этом смысле с дебютным романом Бьянки Мараис «Пой, даже если не знаешь слов» полный порядок — спасибо автору русского текста Елене Тепляшиной.

Теперь о самой книге. Здесь, кажется, есть абсолютно все, чтобы эта четырехсотстраничная история стала идеальным образцом морализаторской слезовыжималки. Два персонажа, судьбы которых в скором времени пересекутся: белая девочка, потерявшая обоих родителей, и черная женщина, разыскивающая пропавшую дочь. Действие происходит во второй половине 70-х годов ХХ века в Йоханнесбурге (ЮАР) на фоне молодежных бунтов (на самом деле, детских — среди вышедших на улицы были тысячи несовершеннолетних) против апартеида. Казалось бы, тут тебе и разговор о межрасовом неравенстве, и о войне (слово, гораздо точнее подходящее для разразившейся в городе междоусобицы), и диккенсианская поэма взросления, и история невозможной дружбы, перерастающей в родственную любовь, которая, в конце концов, все расставит по местам.

Похоже на набор приемов, которые не могут не сработать, правда? На «приготовьте платочки, сейчас будет печалька». На предстоящий серьезный разговор о глобальных человеческих проблемах, да? В том-то все и дело, что — нет. «Пой, даже если не знаешь слов» — в первую очередь, хорошая история, не притворяющаяся чем-то большим; страшная, смешная, завораживающе красивая и удивительно легкая в плане исполнения книга. А все невероятно умные выводы и жизненно важные вопросы читатель в состоянии сформулировать сам — если посчитает нужным. Навязывать вам здесь никто ничего не будет. И уже за одно это роман Бьянки Марис можно полюбить.

Источник

Заезженные, давно ушедшие в народ — в том смысле, что авторство вспомнит не всякий, — две строчки из Высоцкого «Лучше гор могут быть только горы, / На которых еще не бывал» при знакомстве с романом Паоло Коньетти «Восемь гор» не раз и не два придут на ум, наверное, каждому российскому читателю.

Первая рифма возникает на первой же странице: главный герой рассказывает, что, стоило его родителям покорить новую вершину, как на отца «накатывало разочарование, и он хотел только одного — вернуться домой», но, едва спустившись к подножию, начинал обдумывать план следующего восхождения. По сути, вся книга именно об этом — не столько о даже любви к горам, сколько об одержимости ими. О зависимости, сродни религиозному чувству, привитому тебе в детстве: отец и мать не оставили шанса выбрать, кому ты будешь поклоняться и служить. Жил-был мальчик, который любил родителей, которые любили горы, которые он тоже научился любить. А потом однажды понял, что, возможно, все это — не его; что, возможно, отец был не так уж безупречен, и, далеко не во всем стоит брать с него пример, не во всем на него равняться. И загрустил. И уехал жить в другой город. Стоявший у подножия гор. А потом мальчику исполнилось тридцать, и он ощутил, как сквозь детские обиды, намеренную деланную несхожесть, попытки откреститься от прошлого, обрубить собственные корни — в нем прорастает отец. А потом к нему вернулись горы. Не он к ним — они к нему.

То, от чего ты пытаешься убежать, рано или поздно настигает тебя. Возможно, в другом виде, в ином обличье. И тем не менее, вот оно, перед тобой. Точнее, это ты и есть. Но также ты понимаешь, что это вовсе не страшно. Потому что прожить собственную жизнь так, чтобы она была твоей и только твоей, можно лишь, перестав играть в прятки с тем, что всегда было с тобой. Всегда было тобой.

Источник

Сборник рассказов лауреатки Нобелевской премии по литературе канадской писательницы Элис Манро «Друг моей юности» — не новый, но ранее не издававшийся на русском языке. Ее постоянно сравнивают с Чеховым, но смысла в подобном сопоставлении не больше, чем в попытках найти общие черты у Эйфелевой башни и статуи Свободы: обе да, высокие, но на этом всё. Манро, как и Чехов, — признанный мастер короткой прозы; здесь сходство, собственно, и заканчивается.

Элис Манро часто пишет о скрытой от привычных глаз жизни примелькавшихся людей, но делает это, работая с доступным лишь ей одной инструментарием. Дальше мне придется сделать заявление, которое, вероятно, многим не понравится, и тем не менее: в этих рассказах моментально угадывается, что написаны они были женщиной. Только лично я вижу в этом не повод для сетевой драки, а непреложную данность. Все вроде бы давно договорились, что не бывает прозы женской и мужской, есть лишь хорошая и плохая, тем не менее, бессмысленно отрицать, что мужчины и женщины чаще всего пишут по-разному: просто в силу биологии, разного строения тела, тембральной несхожести звучания — все это не может не сказываться на манере письма, на принципе отбора деталей, попадающих в видоискатель; мягкий, мелодичный высокий голос, плавное звуковедение, естественное, лишенное всякой невротичности внимание к красоте, выбор палитры — не сознательно приглушенной, а умышленно неяркой, само дыхание текста — ни одному мужчине на свете никогда не написать ничего подобного (в лучшем случае все это будет выглядеть неизящной поделкой), что не приумножает и не умаляет достоинств прозы Манро, а лишний раз подчеркивает уникальность живого классика канадской литературы и доказывает бессмысленность любых сравнений.

Источник